Вот и Выхлопной Трубе колечки мешали — трудно сказать, чем, но мешали. Наверное, тем, что… были, существовали! Посмотришь в воздух — колечки… ну, рукодельные, ну, пусть даже нежные… А вот чего ради они тут — поди пойми! Катаются себе по воздуху… всех только с толку сбивают!
Вдруг Выхлопной Трубе стало понятно, как отвечать, и она громко сказала:
— Колечки эти мне не мешают — они меня просто раздражают.
Страшно раздражают. Потому что никому от них никакого проку… глупость просто летучая. Прямо переловила бы их и отравила выхлопными газами!
От такого её страшного заявления у некоторых даже голова закружилась. А Телеграфные Провода хором сказали:
— Эх, заткнуть бы Вас навсегда, Выхлопная Труба… До чего же Вы тут всем надоели — стоите и чадите!
— Причем стоите и чадите там, где даже останавливаться незаконно! — от души присоединился высоченный Дорожный Знак «Стоянка запрещена».
— Нет, Вы всё‑таки скажите, скажите — какой от этих колечек прок? — настаивала Выхлопная Труба.
Но все уже перестали разговаривать с ней, и, сколько она потом ни кашляла, стараясь привлечь к себе хоть чьё‑нибудь внимание, ничьего внимания ей, конечно, привлечь не удалось, потому что внимание всех было направлено на колечки, которые опять покатились по воздуху из Старой‑Трубы‑Любившей‑Пускать‑Дым‑Колечками.
…а вечером к дому подошел один учёный, специально приехавший из далёкой жаркой страны полюбоваться на колечки. Он долго стоял и смотрел на них, потом открыл огромную папку со всякими редкостями и, обратившись к Старой‑Трубе‑Любившей‑Пускать‑Дым‑Колечками, спросил:
— Дорогая Вы моя Труба, не позволите ли взять пару Ваших колечек на память?
— Пожалуйста! Возьмите хоть все… я еще навыпускаю, — смутилась та.
Учёный с величайшей осторожностью поймал тонкими пальцами два колечка и прикрепил их к картону булавочками.
— Большое спасибо, — поблагодарил он. — У меня на родине, в далёкой жаркой стране, никто никогда таких колечек не видел. То‑то обрадуется народ моей страны, когда я покажу их ему!
И он уже совсем начал уходить, но тут Выхлопная Труба не выдержала и крикнула:
— Эй Вы, Учёный, а какой от этих колечек прок?
Тогда Учёный остановился и с удивлением посмотрел на Выхлопную Трубу, а потом все услышали:
— Какой от этих колечек прок?… Да никакого!
Прижимая папку к груди, он отправился в свою далёкую жаркую страну, но по пути ещё раз обернулся и торжественно — так, чтобы все запомнили! — произнёс:
— Никакого проку от этих колечек нет. Решительно никакого.
И с пониманием дела улыбнулся Старой‑Трубе‑Любившей‑Пускать‑Дым‑Колечками, которая, конечно, тоже улыбнулась ему в ответ.
ГЛИНЯНЫЙ СВИСТОК
Глиняный Свисток был очень весёлый: то и дело рассыпался тонкой трелью — всегда одной и той же, но на редкость красивой. А выглядел он как маленькая дудочка с разноцветными полосками: глина была искусно раскрашена всеми цветами радуги — оттого и трель у него, наверное, получалась такой весёлой.
Дули же в Глиняный Свисток все кому не лень. Едва завидят его где‑нибудь — оставленным на столе в саду или забытым на скамейке — и давай дуть в небольшую дырочку на боку! Глиняный Свисток и рад стараться: раздаёт свою одну и ту же, но на редкость красивую трель направо и налево — а окрестные птицы ему отвечают…
И всё‑то было хорошо, да вот однажды залетела в сад музыка: это одна Скрипочка‑из‑Соседнего‑Дома исполняла какой‑то школьный этюд — исполняла пусть и не очень хорошо, зато очень замысловато. С этого времени и загрустил Глиняный Свисток, только вот о чём загрустил — поди пойми. Подберут его на столе в саду, подуют в дырочку, а Глиняный Свисток — ни гу‑гу. Его уж и продували, и прочищали… даже немножко глины вокруг дырочки откололи, а он молчит — и всё тут!
— Вот незадача! — сокрушались все вокруг. — Такой весёлый был Глиняный Свисток— и на тебе… Куда ж подевалась из него вся его трель?
А трель из Глиняного Свистка, конечно, никуда не подевалась: так и была внутри. Только стал Глиняный Свисток бояться трель свою наружу выпускать: больно уж незамысловатой была эта трель по сравнению с мелодией Скрипочки‑из‑Соседнего‑Дома!..
«Никуда она не годится, моя трель, — размышлял он, полёживая на боку где‑нибудь в саду. — Какой из меня музыкальный инструмент? Вот Скрипочка‑из‑Соседнего‑Дома — это я понимаю! Она настоящий музыкальный инструмент. Играет по нотам… а я и нот‑то никаких не знаю — свищу да свищу… как Бог на душу положит!»
Между тем Скрипочка‑из‑Соседнего‑Дома постепенно осваивала свой школьный этюд. Не сказать, чтобы он делался от этого прекрасней, однако звучал всё уверенней. И чем уверенней он звучал, тем безнадёжней становилось положение Глиняного Свистка. Да оно и понятно: какой же Глиняный Свисток может тягаться с пусть даже ещё и неумелой Скрипочкой!..
Окрестные птицы, наверное, думали то же самое. Они теперь летали над садом, словно потеряв что‑то, и пели все реже и реже. Настало время, когда они совсем перестали петь. И все вокруг сразу забеспокоились: что же это, дескать, случилось с птицами? А птицы тем временем послали в сад одну Несовершеннолетнюю Сойку, которая, осторожно опустившись на краешек стола в саду, сказала:
— Извините, пожалуйста… но тут у вас был где‑то очень весёлый Глиняный Свисток с такой… запоминающейся трелью — он, что же, теперь — исчез?
— Он никуда не исчез, — ответили ей. — Вон он и до сих пор лежит на боку на садовой скамеечке, только почему‑то уже не свистит… Мы его и продували, и прочищали… и даже, каемся, откололи немножко глины вокруг дырочки, а он как в дырочку воды набрал!
Выслушав этот ответ, Несовершеннолетняя Сойка подлетела к садовой скамеечке и увидела на ней Глиняный Свисток: тот действительно лежал на боку и предавался своим грустным размышлениям.
— Почему Вы больше никогда не свистите? — напрямик спросила его Несовершеннолетняя Сойка.
Глиняный Свисток горестно вздохнул и признался:
— С тех пор как я услышал Скрипочку‑из‑Соседнего‑Дома, я понял, что никакой я не музыкальный инструмент. Музыкальные инструменты играют по нотам — и мелодии их такие замысловатые!..
Несовершеннолетняя Сойка кивнула и отправилась передавать этот ответ своим сородичам. Сородичи Несовершеннолетней Сойки, выслушав Несовершеннолетнюю Сойку, толпой полетели в сад и, собравшись вокруг садовой скамеечки, загалдели:
— Да кто же Вам, дорогой Вы Глиняный Свисток, сказал, что Вы музыкальный инструмент?
— Да кто же Вам, дорогой Вы Глиняный Свисток, сказал, что Вы должны свистеть по нотам?
— Да кто же Вам, дорогой Вы Глиняный Свисток, сказал, что Ваш свист должен быть замысловатым?
Глиняный Свисток не знал, что отвечать, он только глубже и глубже задумывался. А потом в отчаянии признался:
— Но я же свищу как Бог на душу положит!
— А как же иначе‑то можно? — удивились сородичи Несовершеннолетней Сойки. — И мы ведь точно так же поём — как Бог на душу положит… а вот Скрипочка‑из‑Соседнего‑Дома, как бы хороша ни была, вовсе не поёт и не свистит. Она музыкальный инструмент, а значит, исполняет мелодию… разве Вы не понимаете, что это же совсем другое?
— Ну‑ка, задайте‑ка нам тон, — попросила вдруг Несовершеннолетняя Сойка, — а то мы без Вас тут совсем петь перестали!
Глиняный Свисток с недоверием посмотрел на неё и осторожно выдал свою единственную, но на редкость красивую трель. И вслед за этим голоса птиц зазвучали над садом, а все вокруг облегчённо вздохнули и сказали:
— Вот и слава Богу!
Глиняный Свисток и птицы распевали до вечера, а Скрипочка‑из‑Соседнего‑Дома молчала и восхищённо слушала. Она была не очень умелая, но очень умная Скрипочка, которая прекрасно понимала, что ей, музыкальному инструменту, никогда не повторить того, что умеет природа.