— Теперь меня начнут есть, — подумал он и постарался выглядеть зрелым.
Но время шло, а его всё не ели и не ели.
На следующее утро в вазочку добавили воды и оставили букет на столе.
«Мне надо постараться созреть поскорее, — сказал себе Душистый Горошек. — Это совершенно непростительно — так тянуть время».
И он изо всех сил сосредоточился на том, чтобы зреть — дожидаясь следующего винегрета.
ОБЫКНОВЕННАЯ МУСОРНАЯ ЯМА
Когда человеку приходит в голову написать сказку об обыкновенной мусорной яме, это может означать только одно: человек сошёл с ума. Ибо нет на свете ничего более непоэтичного, чем мусорная яма… причём обыкновенная мусорная яма. Впрочем, необыкновенных мусорных ям, видимо, даже и не существует: каждая мусорная яма обыкновенна!
Будем тогда считать, что человек, пишущий эту сказку, сошёл‑таки с ума… раз уж, зная, что о мусорных ямах не пишут сказок, всё‑таки продолжает писать свою сказку — и останавливаться не намерен. Подождём лучше, что из этого получится — да вот, кстати, и герои сказки собрались перед глазами. Выглядят они, прямо скажем, неважнецки… но чего ждать от обитателей мусорной ямы!..
— Я вот не понимаю, продолжается наша жизнь или уже закончилась…
Эти слова в глубокой задумчивости произнесла Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер.
— Гм, — ответил ей Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом, — странный вопрос… Но судя по тому, что Вы задаёте его… даже нет, судя по тому, что Вы всё ещё способны задавать вопросы, Ваша жизнь продолжается. Те, чья жизнь закончилась, не задают вопросов. Да и моя жизнь, значит, продолжается… раз я ещё способен отвечать.
— А зачем Вам обоим нужна такая жизнь? — грустно рассмеялась Обёртка‑от‑Клубничного‑Мороженого. В отличие от Вчерашней‑Газеты‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер и Разбитого‑Стакана‑с‑Острым‑Сколом она давно уже была выброшена в мусорную яму и постепенно приняла свою судьбу как должное, вообще перестав задумываться о чём бы то ни было.
Ни Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер, ни Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом не знали, что ей сказать. Да и что ж тут скажешь? Даже если жизнь их действительно продолжалась, это была совсем грустная жизнь… как и всякая жизнь — в обыкновенной мусорной яме. В мусорных ямах и вообще‑то мало чего интересного случается. Лежи себе весь день на боку да думай невеселые свои мысли. Чем так жить, лучше уж, может быть, и правда не жить!
— А давайте тогда не жить, — печальным голосом предложила Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер, обращаясь к Разбитому‑Стакану‑с‑Острым‑Сколом.
— Это как же у нас с Вами такое получится‑то… не жить? — опешил Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом.
— Ну… — задумалась Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер, — надо, наверное, просто сказать: «Прощай, жизнь!» — и всё.
— Вы думаете, этого достаточно? — спросил Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом. — А что изменится, если мы скажем: «Прощай, жизнь!»?
— Если мы скажем: «Прощай, жизнь!» — мы сразу умрём и попадем в рай.
— В рай? — переспросил Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом. — Это звучит неплохо. Говорят, что в раю на самом деле здорово! Там цветы и фрукты… и вообще красота — не то что здесь, в обыкновенной мусорной яме!
Тут Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер и Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом взялись за руки и сказали в один голос:
— Прощай, жизнь!
После этого они зажмурились и стали ждать попадания в рай. Долго ждать не пришлось: раздался всплеск, и на головы им посыпались фрукты.
— Чувствуете? — спросила Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер. — Фрукты уже посыпались! Значит, раз теперь мы умерли и находимся в раю, — пора нам начинать радоваться и на всегда забыть про мусорную яму. Мы даже можем считать, что мусорная яма была просто кошмарным соном!
— Как Вы думаете, — поинтересовался тогда Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом, — не настало ли время открыть глаза и убедиться в том, что мы в раю?
— Глаза‑то вам обоим давно настало время открыть! — расхохоталась Обёртка‑от‑Клубничного‑Мороженого. — Если бы вы, например, сделали это минуту назад, то увидели бы, что вам на голову просто выплеснули остатки компота!
Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер и Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом переглянулись: значит, жизнь их в обыкновенной мусорной яме всё ещё продолжалась — и от рая они так же далеко, как и прежде.
А потом случилось нечто неожиданное: такое всегда случается неожиданно. Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер заметила, как восхитительно блестит на солнце острый скол Разбитого Стакана. Да и Разбитому‑Стакану‑с‑Острым‑Сколом в тот же самый момент стало непонятно отчего тревожно: он вдруг обратил внимание на то, как красиво… ах, как же красиво треплет ветер концы Вчерашней Газеты!
И оба они принялись, не отрываясь, смотреть друг на друга.
— До чего же острый у Вас скол! — с восхищением произнесла наконец Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер.
— До чего же Вы похожи на балерину! — отозвался Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом.
И они улыбнулись друг другу.
— Тут мусорная яма, — напомнила им Обёртка‑от‑Клубничного‑Мороженого. — Обыкновенная мусорная яма.
— Разве? — удивилась Вчерашняя‑Газета‑Концы‑Которой‑Трепал‑Ветер.
— Разве? — эхом откликнулся Разбитый‑Стакан‑с‑Острым‑Сколом.
…острый скол ослепительно сиял в солнечных лучах. Концы Вчерашней Газеты взлетали, как кружевная пачка. И всё вокруг, вообще‑то говоря, сильно напоминало рай — даже фрукты, выплеснутые вместе с остатками компота. Не хватало только цветов… но вполне можно было надеяться на то, что очень скоро кто‑нибудь выбросит в мусорную яму увядший букет!
ТРАМВАЙНЫЙ БИЛЕТ, ЗАДУМЫВАВШИЙСЯ О ВЕЧНОМ
Конечно, когда ты трамвайный билет, задумываться о Вечном смысла не имеет. Имеет смысл жить сегодняшним днём, потому как завтра ты уже недействителен. Да что там завтра… ты и вообще‑то действителен только в течение одной поездки: так на тебе и написано — не очень крупными, но зато вполне и вполне чёткими буквами: «Действителен в течение одной поездки». О поездке этой, стало быть, и надо задумываться! А о Вечном задумываться не надо.
Но наш с вами Трамвайный Билет именно о Вечном задумывался — и с этим было ничего не поделать.
А задумывался он так… спрашивал у себя: «Какое оно, Вечное?» — и задумывался.
Даже сам Контролёр рукой махнул: едва только ему Трамвайный Билет протянули — весь измятый, истрёпанный… — как Контролёр с пониманием дела сказал: «Небось о Вечном задумывался!» И пошёл другие билеты проверять, а на этот даже не взглянул. Потому что Контролёр знал: когда задумываются о Вечном — становятся измятыми и истрёпанными. А кто о сегодняшнем дне задумывается, тот наглажен и опрятен. Сам Контролёр, кстати, был более чем наглажен и опрятен: наверное, потому, что он даже не о сегодняшнем дне задумывался, а вообще об одной‑единственной поездке.
Так, стало быть, какое оно, Вечное? Трамвайный Билет огляделся вокруг себя в надежде найти кого‑нибудь, кто поможет ему в его раздумьях, но все вокруг были такие наглаженные и опрятные, что спрашивать их было явно бесполезно. И Трамвайный Билет от отчаяния начал размышлять вслух:
— Вечное — оно… оно всегда. Вот, например, если бы этот трамвай был вечным, то он ехал бы, и ехал, и ехал день и ночь по своему маршруту…
— Я так, между прочим, и делаю, — сказал Трамвай. — У меня всего и есть что один перерыв на сон. Но сплю я мало: пять часов, с часу ночи до шести утра, а так я очень даже вечный!