В целом же даже у бирманцев роль этих не связанных с культом предков духов второстепенна, они не имеют ярко выраженных отрицательных или положительных черт и не входят органически в буддийскую картину мира. Еще менее значительна роль натов и схожих с ними по функции духов в фольклоре других народов Бирманского Союза, как и вообще в фольклоре Юго-Восточной Азии. Даже термин «нат» существует далеко не у всех народов, соседствующих с бирманцами.
Идея порядка, гарантируемая предками, — одна из фундаментальных в фольклоре народов этого района. Она и определила многие сюжетные ходы; мы видим, что противник, аналог индоевропейскому носителю зла, здесь слаб, против него не всегда нужен даже помощник, ибо сам противник выступает против мощных сил порядка в одиночку. Исход — не победа над силами зла, а восстановление естественного порядка вещей, поэтому борьбе отведено сравнительно мало места. Естественно, что сказанное не относится ко всему фольклору Бирманского Союза, во в целом эта закономерность достаточно заметна.
Общей для всей устной литературы является слабость эпических элементов, связанная с той же неразвитостью комплекса «борьба — победа» в традиционном мировоззрении народов Юго-Восточной Азии, где не случайно такое широкое распространение получил буддизм с его идеей несущественности событий этого мира, с идеей ухода от мира, а не борьбы со злом в мире.
Важно отметить, что именно у самого «молодого» из больших народов западной части региона Юго-Восточной Азии, бирманцев, и особенно у их менее развитых родичей, буддизм не нашел столь благоприятной почвы, не смог вытеснить со всех основных позиций традиционные культы, особенно культ духов, в то время как более схожие с буддийским миром представлений фольклорные комплексы монов, кхмеров, вьетнамцев подвергались влиянию буддизма в большей степени. В отношении же родственных бирманцам народов буддизм еще является распространяющейся религией, хотя у бирманцев он известен уже с XI в. Незавершенность процесса видна и в том, что значительное влияние сохраняют духи, что еще нет критики тех или иных сторон буддийской морали или монашеской жизни (кроме бирманцев). Причем у бирманцев уже есть насмешки над натами, чье влияние вытесняется буддизмом, но у родственных бирманцам чинов или качинов таких насмешек нет, а влияние буддизма в фольклоре еще слабое и одностороннее.
И, наконец, указанные причины (и некоторые другие, о которых речь пойдет ниже) привели к возникновению такого явлении, как жанровая, сюжетная и образная смешанность, с точки зрения норм, выработанных для индоевропейского фольклора. На самом деле то, что воспринимается как смешение, есть иной подход к стандартным для всех обществ сюжетам, иная компоновка, строение (здесь и далее — терминология по В. Я. Проппу) стандартных (а во многом и нестандартных) блоков сюжета, стандартных образов и т. д. Древний парадокс всеобщего сходства сюжетов не исчезает, но сходство, как видно из сказок в мифов народов Бирманского Союза, реализуется на уровне более простых общих блоков, чем внутри индоевропейского фольклора. Эти не совсем обычные сочетания стандартных сюжетов между собой и отчасти со специфическими сюжетами Юго-Восточной Азии, реализация стандартных сюжетов непривычными иди вообще новыми для таких сюжетов образами — все это и есть специфика устного народного творчества народов западного региона Юго-Восточной Азии.
Сказки в сборнике группируются по народам, народы — по родственным культурно-языковым группам, внутри которых народы располагаются по степени развития фольклора, т. е. в относительной хронологии; народы, чьи сказки более архаичны, идут первыми. Сами группы народов расположены по важности их культурного наследия для современного устного творчества народов Бирманского Союза. Вначале, таким образом, помещены мифы, сказки и пр. нага, затем бирманцев и родственных им народов, потом — аустроазиатов (монов и палаунов), далее — каренов и шанов.
Сравнительно малочисленный народ нага, живущий с обеих сторон индийско-бирманской границы, в ее западной части, широко известен в мировой этнографической литературе благодаря многим архаическим чертам своей духовной и материальной культуры, обычно уже исчезнувшим у народов, насчитывающих десятки тысяч человек. Нага— крупный изолят, языковая принадлежность которого в целом точно не определена (но обычно их относят к тибето-бирманцам), происхождение — тоже не ясно.
В фольклоре нага большую роль играют мифы, есть волшебные сказки о людях и о животных, есть и бытовые сказки, но они отражают архаичность самого быта нага. Мифы нага в сборнике относятся к самым фундаментальным — о происхождении дня и ночи, происхождении людей; особая, обусловленная экономикой нага тема — перенаселение, возникающее из-за того, что экстенсивное хозяйство нага создавало постоянное демографическое давление. Многие мифы — общие для народов севера Юго-Восточной Азии, например миф о происхождении разных народов.
Обычная среда, где разворачивается действие, — деревня; классообразование у нага только начинается, вожди еще не приобрели черт эксплуататоров, У нага, и это весьма важно, в фольклоре нет упоминаний о государстве, о короле, даже о чужом. Боги нага —свои, не буддийские и не бирманские, это —семь великих богов и их глава.
Своеобразие устного народного творчества, не испытавшего влияния письменной литературы, видно и в манере изложения, и в сюжетах. Сами жанры еще не выделены четко, даже волшебная сказка и миф. Для фольклора нага характерна исходная нерасчлененность, вернее, расчлененность на непривычные для нас классы (разряды). Об этом говорит наличие сюжетов почти без сверхъестественного, самопроизвольные возникновения волшебных ситуаций, немотивированные поступки персонажей, непривычные для нас умолчания и недоговоренности. Причем часто в обычном сюжете встречается совершенно необычный ход. Так, наказав неблагодарного тигра («Хитрая лиса», № 10) и тем самым утвердив необходимость благодарности, лиса говорит спасенному ею человеку: «В мире нет благодарности», хотя обычно этот сюжет (возвращение спасенного, но неблагодарного существа в исходное бедственное положение) приводится для доказательства неправомерности неблагодарности.
Сюжеты и стиль изложения очень просты, все изложено языком народа, не знавшего письменности и городской жизни. Сказалось это и в сказках о животных, почти чисто этиологических,
Архаичным фольклором обладают и чины, народ, язык которого принадлежит к тибето-бирманской семье языков.
Понятие «чины» («куки-чины») объединяет группу родственных горных племен и народностей в горах северо-запада Бирманского Союза в бассейне р. Чиндвин. Численность чинов — более полумиллиона. Они занимаются земледелием в горах, охотой и собирательством, их социальная организация находится на грани формирования классового общества, но среди них есть и группы, у которых господствует первобытнообщинный строй.
Мировые религии лишь в небольшой степени затронули духовный мир чинских народов. Это в первую очередь буддизм, отчасти — христианство. В соответствии с этим в фольклоре чинов почти нет влияния городской культуры или следов воздействия развитых классовых религий. Среди предложенных в сборнике произведений мы видим миф, волшебную сказку, зачатки бытовой сказки с элементами волшебства и ранние этиологические сказки о животных. Текст сказок очень прост, все объясняется в том же повествовании, отсутствуют сложные реминисценции. Не только набор жанров, но и герои сказок довольно строго детерминированы социальной средой чинского общества, как и большинство стандартных ситуаций.
Место действия — деревня в горах, круг действующих лиц — семья или небольшое племя, живущее в одном месте. Руководит обществом вождь племени («владыка гор»), которому присущи некоторые чудесные свойства. Мир богов — свой, добуддийский, возглавляемый владыкой неба, служителей культа еще нет, нет и конкретных действий богов. Чаще выступают герои и чудовища, чудеса происходят повсеместно, сверхъестественное присутствует везде, но имеет довольно привычные формы. В число персонажей входит и король, но это — чужак, далекий враг, живущий в низовьях реки, где и были владения бирманских королей, угнетавших чинов.