Бытовая сказка широко распространена у инта, порой переходя в новеллу декамероновского типа. Ясно видно общество инта с его патриархальными князьями, с общинной взаимопомощью. Сказки о животных — в основном этиологические, это — не эзоповские сюжеты, здесь люди и животные реальны и действуют как равноправные участники событий. В то же время аустроазиатский сюжет о мудром зайце явно заимствован и смешан с другим — о происхождении каменной статуи рыбы.
Особо следует отметить бытование у инта «интеллектуальных» сказок, где действуют животные, но где сюжет связан с написанием букв, и т. д. Такие реалии органически сплетены с фольклором инта и говорят о его связи со старой письменной литературой.
Устная литература инта — прекрасный образец живой древней литературы, еще не расчлененной, хотя и развивавшейся веками рядом с письменной литературой бирманцев и во взаимодействии с нею.
Араканцы — весьма специфическая часть народов Бирманского Союза. Несомненно близкородственные бирманцам, они в то же время веками развивались самостоятельно, имели свои культурные особенности и культурные связи. В отличие от чинов и качинов их общество не менее развито, чем бирманское, но развитие это давно уже идет своим путем. Они, как и инта, рано отделились от остальных бирманоязычных народов, но в отличие от инта не законсервировались на определенной стадии, а быстро пошли вперед, контактируя с монами в Юго-Восточной Азии и дравидийскими народами на побережье Бенгальского залива. Все это определило и облик и степень самобытности их литературного творчества, в том числе устного.
Если судить по фольклору, то подтверждается гипотеза о том, что предки араканцев пришли с верховьев р. Иравади на побережье Бенгальского залива не прямо, через горы, а со средней Иравади, прожив там некоторое время; причем весь этот путь они проделали раньше, чем на среднем течении Иравади появились мранма — предки современных бирманцев. Араканский фольклор, отчасти совпадая с бирманским, имеет много черт, роднящих его о монским (не только по сюжетам, но и по степени восприятия образцов индийской литературы, по высокой степени воздействия буддизма и т. д.); это заставляет согласиться с теми, кто относят формирование араканцев ко времени существования здесь, на восточном побережье Бенгальского залива, государства Вейшали (Вейсали) в V в. н. э. Напомним, что мранма появились в бассейне среднего течения Иравади в IX—X вв. н. э.
Приведенные в сборнике произведения, не исчерпывая полностью всей араканской устной народной литературы, во многом близкой к бирманской, позволяют составить представление о ее особенностях. Особенности эти связаны с тем, что араканцы — древний народ со старинной традицией письменной литературы, причем своей оригинальной буддийской религиозной литературы, оказавшей влияние и на устное творчество.
Для араканского фольклора не типичны мифы и архаические волшебные сказки, занимающие столь важное место в упоминавшихся выше фольклорных комплексах. Это, кстати, не означает, что их вообще нет у араканцев, но широкой популярностью они уже не пользуются. Важно отметить, что лежащие в основе книги сборники Луду У Хла включают популярные народные сюжеты, не являясь в полном смысле слова научной публикацией араканского (или другого) фольклора. Сбор и анализ немногочисленных, но бесценных для науки остатков древних слоев фольклорного комплекса еще впереди. Для данной книги из популярных произведений, отобранных бирманским составителем, были взяты наиболее художественные, наиболее литературно интересные для советского читателя сказки — и это надо помнить, читая наш сборник. Таким образом, наличие в разделе всего лишь одного мифа отчасти говорит о том, что в ходе развития мировоззрения араканцев буддийские представления о начале мира уже подавили (в массе) тибето-бирманский миф. Этот миф показывает, как боги и наты оказались в рамках одной системы, однако боги «умирают», остаются только наты, приобретающие «специализацию», принадлежавшую ранее уходящим богам (сфера стихий, сфера растений).
Зато у араканцев в полном расцвете находится волшебная сказка, «олитературенная», но явно живая и тесно связанная с жизнью. В ней мало осталось от мифа, это чисто волшебная сказка, какие довольно редко встречаются у наиболее развитого этноса бирманоязычных народов — собственно бирманцев. Идеология волшебных сказок араканцев чисто буддийская, наты занимают второстепенные места и в основном действуют в бытовых сказках, сравнительно малочисленных и во многом схожих с бирманскими. Буддизм, и это видно по сказкам, в своих основных чертах давно и хорошо известен слушателям, глубоко проник в общество. Об этом свидетельствуют и наличие в сюжетных завязках буддийских моральных положений, и участие в действии животных — будущих будд, и образы паломников, и почитание учебы и учащихся. Буддизм присутствует и в волшебной сказке и в бытовой, и представлен он не монахами-колдунами, проливателями чужой крови, как у инта, а обычными буддийскими монахами, которые если и занимаются чем-либо немонашеским, то всего лишь гаданием. Отношение к натам — добрая усмешка, как и у бирманцев, наты — ни добры, ни злы (остатки подобного деления можно видеть у араканцев лишь в мифе).
Сюжеты построены на традициях древнего классового общества, легенды хранят память о древней династии Чандров, об их старинном государстве Вейшали. И образ короля здесь — не «карточный», а реальный, это — свой король, а не далекий враг или кудесник, как у их предшественников по настоящему сборнику. С другой стороны, предельно конкретен лишь намечавшийся у ранее упомянутых народов образ бедняка; даже в волшебной сказке он вполне реален, противопоставление богача и бедняка дано со всей остротой, присущей классовому обществу. И бедняку араканской сказки трудно рассчитывать на помощь соседей-общинников, как бедному крестьянину из сказки инта, поскольку община здесь давно распалась и феодальные отношения, господствовавшие до недавнего времени у араканцев, не оставили места для патриархальных забот о соседях. Если вернуться к сказкам качинов и др., то можно заметить, что вместе с бирманским влиянием к ним проник образ богача, о котором говорилось выше; соответствующий ему, но менее литературно нужный образ бедняка как социальной группы еще не сформировался, есть просто крестьянин в беде. А богач противопоставлен всем остальным.
К араканским реалиям относится не упоминавшаяся до этого заморская торговля на своих кораблях, принесение жертв серебряными цветами, обычное у южных буддистов. Одна из поздних реалий восходит, видимо, к аустроазиатским легендам, в пределах данного региона —к монским, например, образ страны без короля, которая в конце сказки достается герою в управление. И она достается ему без борьбы, именно потому, что в ней на троне никого нет, — в этом ярчайшее отличие бирманских сюжетов от индоевропейских и одно из проявлений того присутствия благой силы, исключающей борьбу сил добра и зла, о которой говорилось выше.
Бытовая сказка у араканцев — развитая, значительную часть ее составляют сюжеты о хитреце — победителе в обычной для Юго-Восточной Азии соревновании не в войне, а в торговле, в состязании мудрецов или гадателей. Часто видно упрощение более «богатых» и классических монских сюжетов (серебряная шкатулка заменяется у араканцев... тыквой). Бытовые, а порой и волшебные сказки часто связаны, как и у бирманцев, с происхождением поговорок (порой это — ложная этимология) или объяснением простых явлений в окружающем мире (почему на данной реке нет комаров).