На батрака он со страхом, с почтением поглядывает. А тот работает себе да посвистывает как ни в чем не бывало.
Вот настало время поле пахать, батрак и говорит мужику:
— В этом году пески пахать будем.
— Пески? Да там испокон века не росло ничего — ни былинки, ни травинки.
— У меня, хозяин, вырастет.
Не стал ему перечить мужик — знал: парень он проворный, башковитый. А соседи опять до упаду хохотали, когда мужик с батраком выехали пустошь пахать.
Запахали, посеяли, забороновали, управились и стали ждать.
В том году лето выдалось дождливое: ни клочка голубого неба, ни солнечного лучика. Серые струи дождя уныло плещут по лужам, барабанят по крышам, текут по размокшим дорогам — ни пройти ни проехать.
Поле мужика, что в низине, озером разлилось. Хлеб сгнил на корню, а на пустоши пшеница уродилась на диво. Опять собрал мужик урожай сам-сто.
Не смеются больше соседи, не до смеха им. «Откуда батрак знает, дождь будет или вёдро?» — гадают они.
На третью осень вышел как-то ночью батрак и давай с болота на пустошь грязь носить, а песок с пустоши на болото. Огромный кус поля осушил, огромный кус удобрил. Теперь у мужика вся земля пахотной стала, для сева пригодной. Засевай да урожай собирай.
Каждому ясно: такая работа не под силу человеку. Проснулся утром мужик, увидел, что батрак сделал, сплюнул потихоньку, перекрестился и ни о чем больше его не спрашивал. Стороной обходил и с опаской поглядывал.
А батрак сложа руки не сидит. Пшеницу, рожь, ячмень посеял, картошку посадил. Хватило места и для капусты с горохом. Урожай по осени собрали невиданный.
Полон у мужика амбар, полон овин. И никакой он теперь не Горемыка, хотя соседи по старой памяти его так называют. Одежа на нем исправная, лицо гладкое, румяное. А ребятишек с женой и вовсе не узнать, будто и не они это.
Время идет, и третий год уже на исходе.
Настала лунная сентябрьская ночь. Месяц высоко на небе висит и заливает землю потоками голубого света, да такого яркого, что малюсенький самый гвоздик на дороге разглядишь, зато привычных предметов не различишь — до того свет этот обманчив.
Вот вышел батрак в глухую полночь на порог, оземь ударился, в Лешего обратился и к топи-трясине помчался.
А там меж ивами и ракитами, меж зельем болотным, на краю мочажины, камышом и ряской поросшей, пляска, гульба — дым коромыслом! То нечисть разная: кикиморы да русалки, лешие да бесы, упыри да оборотни хороводы водят, скачут, визжат, по-собачьи брешут, гогочут. А над головами у них огни болотные, точно венки огненные.
Водяной на трухлявом пне сидит, на дудочке наигрывает — лягушачьими лапами перебирает, на серебряную луну любуется. Остановился Черный Леший перед ним, поклонился до земли и говорит:
— Вот и я! Кончилась моя служба. Верой-правдой послужил я мужику три года.
— Коли так, оставайся с нами! Ступай попляши, пока луна не померкнет, пока небо на востоке не зарумянится.
Но Черный Леший к месту пристыл, в затылке чешет, с копытца на копытце переступает.
— Чего тебе надобно? — спрашивает Водяной.
— Всемогущий господин и повелитель! Помог я мужику из нужды выбиться. Украденный кусок хлеба стократ ему вернул. Так и оставить мужика в довольстве, в достатке?
— А чего же ты хочешь?
— Подшутить над ним малость на прощание.
— Смотри только, чтобы вся работа насмарку не пошла.
— Не бойся!
Хлопнул Водяной в зеленые ладоши и закричал зычным голосом:
— Эй вы, бесы, лешие, идите-ка сюда!
Сбежалась к трухлявому пню вся нечисть. В кучу сбились, шеи вытянули, ждут, что старшой скажет.
Так и так, говорит он им.
— Дозволь ему над мужиком подшутить! Дозволь! — завопили, заверещали, заржали бесы, лешие, кикиморы.
Водяной ударил себя по зеленой ляжке и говорит:
— Ладно! Будь по-вашему! Недаром мы нечистой силой зовемся, значит, наше дело козни строить, проказить, людей пугать. Сыграй шутку со своим хозяином. Да смотри чести нашей бесовской не посрами!
У Черного Лешего глаза так и загорелись:
— Не бойся, не посрамлю!
До рассвета плясал и пел Леший со своими. Плясал до упаду, пел до хрипоты. А когда на востоке заалела заря, стукнул козлиным копытцем об землю и полетел прямиком к хате мужика.
А мужик спит себе спокойно и ни о чем не подозревает.
Наутро говорит ему батрак:
— Служил я тебе, хозяин, верно и платы никакой не требовал. А теперь давай рассчитаемся, в путь мне пора.
Мужик рад от батрака избавиться.