— Все теперь понятно, — сказал охотник. — Ступай к королю, он тебе обязательно поможет.
Уехал охотник, а крестьянин пошел дальше, совсем не подозревая, что охотник-то был сам король Ян.
Пришел мужик в королевский замок. Впустили его в большой, пышно убранный зал, где король восседал на золотом троне, в окружении двенадцати министров. На голове его сверкала золотая корона, с плеч спускалась алая мантия.
Подал крестьянин доску первому из министров и попросил:
— Прочитайте, ваша милость, про беду, причиненную мне помещиком.
Глядел, глядел на доску первый министр, ничего не понял. Не поняли и другие министры. Хотели выгнать мужика, но король приказал дать прошение ему. Первый министр передал доску второму, второй — третьему, и только двенадцатый вручил ее королю. Король велел мужику приблизиться.
— Вот здесь твоя хата? — спросил король мужика.
— Истинно здесь, паночек!
— А здесь панская усадьба?
— Здесь, здесь.
— Твоя корова залезла в панский клевер?
— Залезла, паночек, залезла.
— А пан ее зарезал?
— Зарезал, паночек, зарезал.
— Ты отправился к помещику с прошением и получил за это десять плетей?
— Да, ясный паночек, ровно десять, истинная правда.
В восторге от догадливости короля крестьянин одобрительно похлопал его по плечу и радостно воскликнул:
— Вот это голова! Не кочан капусты, как у вас!
И он бросил презрительный взгляд на всю дюжину королевских министров.
Король Ян, довольный, что оказался умнее своих министров, сказал крестьянину:
— Ступай теперь домой, а я уж позабочусь, чтобы тебя впредь не обижали.
Вскоре помещик получил бумагу от короля, где было приказано построить мужику новую избу, конюшню, хлев, овин, купить корову и добавить к этому большой кусок земли.
Мужик с женой не раз смеялись над помещиком.
При этом мужик частенько говорил:
— Король Ян — мудрый король: сразу прочитал мою жалобу. Министры только рты разинули, ничего не поняли. И зачем король их кормит, раз они даже читать не умеют?
ПОСПЕШИШЬ — ЛЮДЕЙ НАСМЕШИШЬ
Задумала тетушка Черепаха пироги печь. Хватилась — нет дрожжей.
— Проснись-ка, Черепахович, полно тебе спать! Сбегай к куме Зайчихе, попроси дрожжей.
Черепахович промычал что-то спросонья, заспанные глаза чуть приоткрыл и недовольно спросил:
— Чего тебе?
— Сбегай, говорю, к куме Зайчихе за дрожжами…
— Сроду никуда я не бегал. Вот сходить могу, — пробормотал Черепахович. Сел, подумал и, кряхтя, осторожно полез с печи.
— Ты бы поживей, горе мое черепашье! — торопила тетушка Черепаха.
— К чему такая спешка? Недаром говорят: «Поспешишь — людей насмешишь».
Пока он слезал, пока сунул ноги в валенки, пока надел зипун да напялил на голову шапку — недели как не бывало.
— И чего ты топчешься? Шел бы скорее — время-то не ждет.
— Да вот кушак засунул куда-то, не найду никак.
— Так и знала! — воскликнула тетушка Черепаха и сама принялась искать пропажу.
А черепашья работа известна: пока искали — еще неделя миновала.
Вот Черепахович опоясался, поднял воротник, занес ногу через порог, за ней другую — дело на лад пошло.
— Смотри не мешкай, гостей ведь на пироги позвала!
— Знаю, знаю…
— А посудину захватил?
— Эх, совсем из ума вышло… Подай-ка сюда, неохота возвращаться.
— Вот был бы тут Заяц, он бы живо обернулся! А ты все топчешься на месте, как медведь у пасеки, — сказала тетушка Черепаха, протягивая посудину для дрожжей.
— Подумаешь, невидаль какая — Заяц! Прыг-шмыг — вот и вся доблесть. А я, как-никак, хозяин с достатком: куда ни приду, всюду своя крыша над головой. Это понимать надо!
Приладив поудобнее посудину за пазухой, Черепахович надвинул шапку на самые глаза и отправился к Зайчихе.
Ушел, а тетушка Черепаха радуется: поедят гости вдоволь пирогов вкусных, поджаристых, с капустой, с лучком да с грибами!
И занялась приготовлением начинки.
Совсем стемнело, пора бы уж воротиться Черепаховичу, а его нет как нет.
Так и не пришлось званым гостям отведать черепашьих пирогов.
Вот и день прошел, другой настал — нет ни дрожжей, ни Черепаховича.
Год прошел, другой и третий. Сгинул Черепахович, как топор в проруби.
— И куда-то он запропал? Хоть бы далеко послала, а то — рукой подать… — раздумывала тетушка Черепаха.
Прошло еще четыре года.