— Белка моя, красивая моя белка, как тебя стану обдирать?
Ободрал, на вертел надел, жарит на огне. Вдруг — тук-тук! Стук дверной задвижки! В скале стук. А потом женский голос:
— Соболь мой, соболь, ко мне, ко мне, соболь![80]
Лай слышится. Лай приближается. Уньгет сидит — не шелохнётся. Уньгет белку жарит. Уньгет слышит: кто-то к чуму подошёл, лыжи снимает. Опять женский голос:
— Это ты моего зверя убил, человек, на белом свете живущий?
Уньгет отвечает:
— Да, я убил. А ты лыжи снимай, в чум заходи, у огня садись.
Кайгусь вошла. Лесная женщина в собольей шубе. Села на пихтовые ветки. Уньгет разрезал белку на три части, заднюю гостье протянул. Кайгусь её назад оттолкнула. Он протянул переднюю часть. Не взяла, головой мотнула. «В средней части одни рёбра, что ей дать?» — подумал Уньгет. Протянул рёбра. Кайгусь взяла, съела. Они поели. Уньгет говорит:
— Теперь давай играть. Сначала смешить, кто кого рассмешит.
Первый смешит Уньгет. Лесная женщина молчит. Что ни делает Уньгет, она молчит, не улыбнётся. Уньгет рогатиной к ней огонь подтолкнул. Хвоя пихты на её месте вспыхнула, громко затрещала, будто засмеялась.
— Ты молчишь, так хоть место твоё смеётся, — говорит Уньгет.
Кайгусь стала Уньгета смешить. Уньгет не смеётся. Она палкой огонь оттолкнула. Еловые ветки на месте Уньгета тихо горят, не трещат, не скажешь про них, что смеются. Уньгет говорит:
— Твоё место смеялось, а моё не смеётся.
— Твоя взяла, — говорит кайгусь. — А теперь давай ремень потянем, кто кого.
Уньгет взял ремень, один конец дал лесной женщине, а другой перекинул через плечо и зацепил за пень. Кайгусь тянет, сильно тянет, очень сильно тянет, а пень крепко сидит, пня ей не выдернуть.
— Снова твоя взяла, — говорит она.
— Теперь ты моя, — говорит Уньгет.
— Я хотела тебя к себе перетянуть, но воля твоя крепче, — говорит она. — Поэтому пойду я за тобой в чум твоих стариков. А то бы мы жили в моём каменном чуме. Пойдём к тебе, но сначала зайдём в каменный чум.
Они пошли. Дверь в скале открылась. Задвижка — стук! Внутри всё сияет. Кайгусь дала Уньгету лук, латунный лук! Кайгусь говорит:
— Этим луком будешь зверя добывать. Без промаха будешь бить. Несчётные дни мы будем с тобой жить. Трудно мне оставлять мой дом. Я тут долго жила. Теперь пойдём к тебе.
Она сунула за пазуху свою игольницу, заплакала.
Они пришли домой. Старики обомлели: «Как тебе такая женщина досталась?»
ЖЕНЩИНА И ФЫРГЫНЬ
Уньгет и кайгусь, лесная женщина, стали вместе жить. Вечная у них жизнь. И сейчас живут. Всё у них есть.
Жила в лесу у озера женщина. Был у неё маленький сын Хасингет. Рядом с ней по соседству жила фыргынь.[81] У неё была маленькая дочь. У фыргыни и у её дочери на каждой руке было по четыре пальца. А у женщины и у Хасингета — по пять. Фыргынь завидовала женщине, что у той сын. Фыргынь думала: «Вот вырастет Хасингет — охотиться будет, мясо приносить будет. Надо украсть мальчишку, пока мал, чтобы мать забыл, чтобы ко мне привык».
Однажды она женщину на озеро зовёт:
— Пойдём, соседка, искупаемся.
Женщина с ней пошла. Фыргынь говорит:
— Давай состязаться: кто дальше под водой проплывёт.
Женщина нырнула, поплыла. Далеко под водой поплыла. А фыргынь и в воду не вошла. Мальчика схватила, дочь свою оставила. И побежала, побежала, побежала…
Женщина вынырнула, оглянулась. Нет на берегу сына, нет фыргыни. Поплыла скорей назад, выскочила из воды. На берегу сидит маленькая четырёхпалая девочка. Женщина закричала:
— Сына моего унесла, а дочь свою оставила! Зачем мне дочь?!
Маленькая девочка заплакала. Женщина пожалела её. Пожалела — в свою землянку отнесла.
А фыргынь далеко к югу убежала. Там чум поставила. Мальчика Хасингета в нём растила.
Время прошло. Вырос Хасингет, парнем стал, на охоту начал ходить. Ловким стал, умелым стал. Без добычи не приходил. Как пойдёт на охоту — так оленя принесёт. А фыргынь много ест, быстро ест, только кости трещат! И всё ей мало. Сколько ни принесёт добычи Хасингет, ей мало. Каждый день говорит:
— Ты побольше мяса приноси, ты получше меня корми. Ведь я твоя мать.