За большим медведем шли сурки в жёлтых дохах, за сурками медленно, вразвалку, двигались серые барсуки, за барсуками, подталкивая их, спешили росомахи с круглыми щитами на черной спине, за росомахами шагали медведи в бурых тулупах.
Малые пики и луки пришлись впору суркам, оружие потяжелее взяли барсуки и росомахи. Тяжёлые копья легко, играючи, медведи подняли.
Как огненный бубен, выкатилось на небо утреннее солнце. Вместе с солнцем двинулся к стойбищу Чичкана Ер-Боко-каан со своим непобедимым войском. Звеня бронзовыми доспехами, вызывали воины Чичкана сироту на бой.
— Ложись! — приказал зверям большой медведь.
Впереди залегли сурки и барсуки, за сурками притаились в густой траве росомахи, позади росомах, в тени деревьев, заняли места медведи.
С одного края этого войска чёрно-жёлтый большой медведь встал, с другого — Чичкан на Гнедом.
В небе солнце поднялось; в долину воины Ер-Боко-каана спустились.
Большой медведь дал ханскому войску близко-близко подойти, да вдруг как рявкнет:
— Ма-маш!
Все звери, как один, вскочили. Ер-Боко-каан едва успел коня осадить. Стрелы, как молнии, воинов разят, пики без промаха колют. Глаза зверей синим пламенем полыхают, дыхание их расстилается, как густой туман.
— Э, маш-кондутеер! Вперёд! Вперёд! — приказал медведь.
Сурки свистнули, барсуки хрюкнули, росомахи зарычали, медведи заревели и ринулись на ханское войско.
— Ойто-кайрааа! Назад! Назад! — взвизгнул Ер-Боко-каан.
Но звери его приказа не послушались, только ещё свирепее зубами лязгнули. Ер-Боко-каан дёрнул повод коня, зверям спину показал, за ним побежали непобедимые воины.
Реки выходили из берегов, когда это войско бродом шло, камни дымились и рассыпались золой, когда по суше бежало.
Своими пятками свой белый шатёр, сундуки с добром Ер-Боко-каан в пыль истолок.
Ни моря, ни скалы остановить этих воинов не могли.
К какому краю земли отступил Ер-Боко-каан, где он свою смерть нашёл, только два чёрных ворона могли бы сказать, да мы языка их не понимаем, двух светлых росинок нам испить не довелось. И теперь даже имя Ер-Боко-каана позабыто.
Однако хорошо помнят на Алтае: в беде помог сироте Чичкану спереди жёлтый, как день, сзади чёрный, как ночь, медведь-великан. С той поры и до наших светлых дней, память о нём уважая, старики сказители зовут медведя дядей. Добрым словом поминают сухого, как осенний лист, старика Танзагана, отцом алтайцев его называют.
Ару-Мёндюр
Жил на Алтае храбрый богатырь Ару-Мёндюр. Сердце его страха не знало, тело его усталости не испытывало.
Полюбил богатырь красивую девушку Чечек.
— Давай жить в одном аиле, — сказал ей. — Давай разведём свой костёр…
Девушка ответила светлой улыбкой: согласна. Но что скажет отец? Отдаст ли он её в жены Ару-Мёндюру?
Поехал парень к отцу Чечек. Аракой старика угощает, хорошие речи заводит. Старик араку не пьёт, единственную дочь из своего аила отпускать не желает.
Но Ару-Мёндюр не уходит, согласия на свадьбу с Чечек добивается.
Три дня он в аиле сидел, старика уговаривал. На четвёртый день старик сказал:
— Ладно. Если привезёшь мне два клыка чудовища Кара-Кула, Чечек будет твоя. Мне надо подпереть теми клыками свой старый аил. Семьдесят богатырей к Чечек сватались — ни один моего желания не исполнил. Может, ты привезёшь клыки…
Богатырь Ару-Мёндюр слова «нет» не знал, цели своей всегда достигал.
— Хорошо! — сказал он. — Клыки привезу.
Надел стальной панцирь, взял боевой лук, сделанный из рогов горного козла туу-теке, наполнил берестяной колчан стрелами и поехал.
По широкой долине, над которой сорока не могла пролететь, богатырь промчался. Через высокий хребет, через который орёл не мог перелететь, он переехал. Деревья ему ветками махали, птицы весёлые песни пели: все успеха желали.
Белка бросила богатырю кедровую шишку.
— Пощёлкай, — сказала она. — Орехи прибавляют сил.
Медведь показал ему лучшую звериную тропу:
— Тут хорошо проедешь, Кара-Кулу сонного застанешь.
Всё дальше и дальше ехал богатырь, по сторонам зорко посматривал.
Вдруг остановился конь, чуть слышно прошептал:
— Вперёд смотри!
Глянул Ару-Мёндюр: впереди Кара-Кула спит. Голова у чудовища как большая сопка, туловище — всю долину заполнило, из кольца в кольцо свилось, ресницы — на таёжный лес походят.