Накушался я до того, что не могу подняться на ноги. Обтёр руки об голенище унта и лёг спать. Только заснул, слышу кто-то возится у моих ног, кричит, шумит. Гляжу — унты мои дерутся! Дело-то оказалось в том, что я обтёр жирные руки об один унт — он наелся, а другой остался голодным и давай лупить сытого. Разнял я их, положил по обе стороны от себя и снова заснул.
Проснулся — лежит один унт, который сыт, а другой удрал. Что делать? Запихиваю ноги в оставшийся унт и бегу вдогонку за беглецом. Целый день бегу без отдыха — нет унта. Месяц бегу — нет унта. Год уж бегу — всё нет унта. Добежал я кое-как до одного дома, а в нём — пир горой. Сидят гости, снуют с кушаньями слуги.
О, всемогущий хан! Что, думаешь, увидели мои глаза? В одном из слуг они узнали мой унт! От удивления я онемел, а потом окликнул его. Он чуть не выронил поднос с мясом, потому что испугался меня, подумал, что я бить начну. И пустился он тут меня угощать, таскает поднос за подносом, а сам приговаривает:
— Ты пожалел жир на руках и не обтёр их об меня. Ешь же, скупой хозяин, ешь, жадный, ешь!
Накидал он целую кучу мяса вокруг меня. Тогда я посылаю его за своей головой. Поставил я на место голову и — ай, ай! — зубы-то мои, отдохнув, стали острыми: вмиг перемолол я ими всё мясо.
Обул я оба унта и вернулся к табуну. От жирного мяса потянуло меня пить. Наклоняюсь к воде и пью. Так я напился, что мой лоб раздулся, словно бочка. Хочу подняться, но не тут-то было! Огромная рыба запуталась у меня в бороде. Я еле-еле вытащил рыбину, потому что была она семь шагов в длину. Обменял я рыбу на цаплю.
О, всемогущий хан! Тебе надлежит знать, какова была та цапля. Она из колодца пила не нагибаясь…
Видит хан, что паренёк рассказал-таки семьдесят небылиц и ни разу не сбился: все случаи, как на подбор, выдуманы, — и решил хан сбить рассказчика.
Стукнул он жезлом своим, крикнул парню:
— Эку невидаль сказал, колодец-то был неглубокий, раз цапля пила не нагибаясь.
— Ты прав, всемогущий хан, колодец был неглубок: бросишь в него камень утром — долетит до дна уже к вечеру.
— И это не удивительно, — говорит хан, — день-то тогда был короток.
— Опять ты прав, всемогущий хан, день и на самом деле мог быть коротким, потому что твоего отца тогда поймали с ворованной овцой утром и еле успели выдергать волосы по одному, пока он стал лысым, как наступил уж вечер.
— Врёшь, собака! — заорал хан, весь искривившись от злости.
— О, всемогущий хан, — ещё спокойней закончил свои небылицы паренёк, — я рассказал лишь то, что видел сам, а если бы взялся рассказывать то, что от людей приходилось слышать, моей жизни не хватило бы передать всё. Но если есть время, послушай…