Подал келэ бубен старухе, она его обеими руками схватила, крепко держит. Старик колотушкой по бубну забил.
Разошлись ноги у старого, и келэ притопывать начали. В шесть пар ног пляшут. Наконец утомились келэ. И старик опустил руку с колотушкой — устал.
Келэ спрашивают:
— Что вам дать за то, что порадовали нас? Хотите, подарим вам быстрые ноги — будете бегать, как молодые?
— Нет, не хотим, — отвечают старик со старухой.
— Хотите много оленей, новые шкуры на ярангу?
— Нет, не хотим. Есть у нас два оленя, нам и хватит.
— А что же вы хотите?
— Сына хотим!
— Вот хорошо, — закричали келэ. — Мы как раз по тундре детей развозим. У кого их мало, тем раздаем.
— Хотите, — говорит первый келэ, — славного юношу, меткого стрелка из лука? Будет он вам помощником.
— Нет, — говорит старуха, — он меня любить не станет. Хочу маленького.
— Ладно, — говорит второй келэ. — Возьмите у меня, он еще из лука стрелять не умеет, только силки на птиц научился ставить.
— И этого нам не надо, — говорит старик. — Мы хотим маленького.
— Ну, тогда у меня берите, — сказал третий келэ, — он едва говорить начал.
Старик и старуха головой покачали.
— И этот нам не подходит. Нет ли еще поменьше?
— Есть, — отвечает четвертый келэ. — Хороший маленький мальчик, недавно ходить стал.
Старик и старуха не берут.
— А у меня, — говорит пятый келэ, — еще вставать не умеет, еле садится.
Старик раздумывает:
— Взять, что ли?
А старуха рассердилась:
— Замолчи, старый. А вы, непонятливые келэ, слушайте: нужен мне совсем маленький ребенок, чтобы ни садиться, ни ходить, ни говорить не умел. Чтоб был у него беззубый ротик, глаза — как у новорожденного олененка. Сама его выращу, будет он меня любить, матерью называть, старика — отцом.
— Ну, значит, возьмешь у меня, — сказал шестой келэ.
Вышли все из яранги. На пяти на́ртах[24] дети сидят, как келэ говорили: от стрелка из лука до такого ребенка, который только садиться научился. А на последней нарте никто не сидит. Приторочены к ней меховые мешки, и из них детский плач раздается.
Подбежала к этой нарте старуха, вытащила из мешка ребеночка. Оказался он в точности такой, какого она хотела.
Келэ говорит:
— Сэке́н его зовут.
— Хорошее имя, — ответила старуха, прижала мальчика к груди и унесла в ярангу.
Келэ дальше поехали.
Нянчит старуха маленького Сэкена, баюкает, песни ему поет. Да недолго пришлось ей на руках его носить. Все дети растут ночью, незаметно. Этот же мальчик рос на глазах, ночью подрастал, днем вверх тянулся.
Только ему два года исполнилось, он в яранге перестал ночевать. Уходил спать к оленям. А старухе без сыночка в яранге скучно. Выйдет она к нему, сядет рядом, рассказывает, что было, чего не было.
Олени вздыхают во сне, покачивают рогами. Высоко в небе луна плывет, звезды светят. Сэкен поднимет голову, спросит:
— Мама, что там?
— Там верхняя тундра, сынок, — отвечает старуха. — Там, говорят, живет Танаы́ргин со своей дочкой. Большой богач этот Танаыргин, оленей у него много, как звезд на небе, как в море капель, как снежинок в сугробе. Встанет утром, полкита съедает… Яранга у него большая…
— А красивая она? — спрашивает Сэкен.
— Яранга?
— Нет, дочка.
— Дочка у него красавица. Черноволосая, легкая, как молодой олень.
— Знаешь, мама, — сказал Сэкен, — подрасту я еще немного и женюсь на дочке Танаыргина.
Смеется старуха:
— Спи, спи, сынок. Ростом ты с двадцатилетнего, а умом с двухлетнего. Разве доберешься до верхней тундры! Разве отдаст тебе свою дочку Танаыргин!
Но Сэкен такой был — что запало ему в голову, с тем не расставался, того не забывал.
Прошел еще год. Сэкен говорит:
— Мама, сшей мне три пары торбазо́в[25], наполни их мясом, чтобы в пути не умереть с голоду. Я иду в верхнюю тундру.
Старуха заплакала, однако послушалась сына, собрала его в дорогу.
Идет Сэкен в ту сторону, где небо с землей сходится. Долго идет. Износил две пары торбазов, почти все мясо съел, а конца пути не видно.
Как-то остановился Сэкен, посмотрел на подошву последней пары торбазов — вот-вот прохудятся.
— Плохо дело! — говорит себе. — Неужели не дойду, неужели не женюсь на красавице, дочке Танаыргина?!
Вдруг видит — показались вдалеке упряжки.
25
Торбаза́ — русское название обуви аборигенного населения Чукотки и Камчатки: высокие сапоги мехом наружу, сшитые из шкуры оленя или морского зверя.