Гризли, увидев, кто к нему заглянул, не стал даже подниматься. Только махнул лапой: мол, присаживайся, знаю, зачем пришёл. А когда медведь поудобней устроился напротив него, с какой-то грустью спросил:
— Ругаться будешь? За то, что на твою территорию влез.
Медведь только пожал плечами:
— Поначалу хотел тебе по морде надавать. А пока шёл, поостыл уже. И не сержусь даже. У нас, сам ведь знаешь, испокон веков: не можешь за своим лесом уследить, так его кто-нибудь сразу у тебя и отберёт. Так что, считай, это мы проехали. Сам виноват, недоглядел. Ты мне лучше другое объясни. Ты чего с моими зайцами учудил?
Гризли опять вздохнул.
— Это называется юридически грамотное общество. Значит, когда ты издаешь закон, и говоришь, мол, перед ним все равны и обязаны его соблюдать. А кто нарушит… — гризли мечтательно закатил глаза. — Ты не представляешь, какая райская жизнь у меня стала. Сами, представляешь? Сами нарушителей отлавливали и ко мне вели. Жрал по пять раз в день, не вылезая из берлоги. А ещё такую штуку придумал, толерантность называется. Как какой-нибудь олень или кролик против другого кролика чего скажет не то, или против моего, — гризли тут же поправился, — то есть против общественного мнения чего скажет — так его тоже в мою берлогу.
Медведь недоумённо пожал плечами:
— Ну, хорошо. А ко мне-то зачем полез? Если, говоришь, и так хватало? Второе пузо не отрастишь, чтобы тоже набить. Зачем мои-то зайцы понадобились?
Гризли грустно посмотрел на старого приятеля и вдруг разрыдался.
— Понимаешь… нету у меня теперь больше своих кроликов. И оленей нету. Они теперь, вместо того чтобы плодиться, всё время новые законы выдумывают и следят за исполнением. Вот только и новых кроликов тоже нет, — совсем тихо закончил гризли.
— Так отмени всю эту ерунду! — продолжил удивляться медведь.
Гризли затравлено огляделся вокруг и прошептал:
— Не могу. Понимаешь, не могу. Они теперь так наловчились, что больше нету нарушителей. А просто так жрать никого не дают, и меня заставили жить по этим законам. Что дозволено Юпитеру, говорят, не дозволено быку, говорят. Только рыбой с отмели у твоего леска и спасаюсь от голода.
Медведь мрачно посмотрел на гризли, потом поднёс к его морде свою лапу, продемонстрировал набор острых когтей и сказал:
— Значит, так. Я тебе не бык — и всяких там разрешений спрашивать не буду. Своим зайцам я сам объясню насчёт этого самого общества. А ты запомни. На отмель, так и быть, по старой дружбе буду пускать. Но чтобы в моём лесу я тебя больше не видел и про тебя не слышал. Понял? Иначе порву.
Гризли внимательно посмотрел сначала на отощавшего себя, потом на соседа: за последние годы мишка набрал мускулов и веса, заматерел и когти отрастил длинные… И молча кивнул, соглашаясь.
— Вот и договорились. А самых крикливых зайцев тебе пришлю, — медведь усмехнулся во все острые зубы, — в эмиграцию, так сказать. Думаю, ты их быстро приобщишь к прогрессивным веяниям.
Медведь сидел и любовался восходом солнца. Сегодня рассвет выдался особенно красивым. Ночью опять прошёл дождь. Оставил после себя ни с чем не сравнимую августовскую свежесть и запахи ночных трав, усыпал листья и хвою бриллиантами капель. И можно было с восхищением смотреть, как хрустальное великолепие медленно таяло под лучами солнца, превращалось в пар, растекалось полупрозрачным маревом и истаивало в свежей небесной голубизне. И как в прозрачной тишине ночные ароматы сменялись дневными. Встречал вместе с медведем рассвет и заяц, с которого всё началось. Но сегодня он молчал. Трудно ведь спорить из медвежьего брюха?