А мог бы уже и убить. Как сделали бы на его месте другие. Хасса, избранные, белые ангелы — в переводе на язык старой веры. Неточный перевод. Белый для них был знаком траура.
Плачущие ангелы. Как патетично. Перед глазами встала недавняя сцена — сожженное дотла селение в лесах. И вырезанные все до одного жители. Священная месть. За что мстили? За какие такие обиды?
Когда все республики превратились в отдельные государства, а верховная власть рухнула, подмяв под себя всех прикормленных бюрократов и извращенную поправками Конституцию… Нет, хаоса не было. Процесс распада шел уже давно. Просто в момент гибели Старой эры подняли головы они.
Их было больше. Они лучше знали свои корни. Хранили свою культуру. Себя, в конце концов. И, как зверье бросается на раненную жертву, также и они набросились на бьющееся в агонии государство. Разорвали на части старые флаги и стяги. И подняли свой. Белоснежный.
С черной луной посередине.
Плачущий ангел со смертоносной косой.
Три года назад они решили вернуть то, что уже больше девяти веков принадлежало другим. Тогда они утратили все из-за собственной слабости. И осознание этого жгло их злым огнем, заставляя сейчас в ярости вспарывать животы всем, кто не носил знаков Хасса. И не молился по пять раз в день.
Хотя при чем тут молитвы… Их солдаты вряд ли падали ниц посреди боя, чтобы вознести молитвы своим богам.
Пули выбили фонтанчики песка и пыли, ударив почти что под ноги. Гортанный говор, пара сдержанных жестов. Из-под маски вновь показался высокий лоб, глубокие колючие глаза.
— Иди. Да иди же ты, все нормально.
Она усмехнулась, проходя мимо пропускного пункта, укрытого в развалинах огромного недостроя. Поймал ее как котенка. И сам попался. Она надеялась на это.
Под холодным камнем утеса скрывался тоннель, ведущий из Бастиона в укрытие. Раз от наушника все еще шел жар — укрытие не обнаружили.
Слабый, прозрачный рассветный свет. Семь часов утра. Смена караула у Хассов в этом квадрате. Она устанавливала датчики объемного заполнения пространства в углублениях у входа в тоннель. С земли ее невозможно было заметить — рухнувший рядом черный истребитель прикрывал ее своим изломанным крылом. Где-то в его железном нутре занимался огонь, пожирая обшивку и тела вражеских пилотов.
Оставалось замаскировать лишь один датчик — и спокойно идти обходным путем в укрытие, когда…
За спиной раздался тихий шорох. Кажется, камень соскользнул с края, покатился вниз. Только некому на пустом утесе шевелить камни.
Она резко обернулась, метнув тело в сторону. От скалы брызнула каменная крошка. Под ноги покатились дымящиеся гильзы.
Дым пополз гуще. Дымовая шашка?
Засада?
Все, как учили. Оттолкнуться посильнее от земли, выхватить из-за голенища длинный кованый нож, мощным движением выбросить одну руку вперед. Ударить, сгруппироваться, откатиться в сторону. Достать пистолет, выстрелить.
Катар врубился в пустоту. Уходить в сторону.
Камень взрывался брызгами перед лицом. Крошка больно колотила по голым рукам.
Еще раз — толчок, прыжок, удар.
Свист перерезанной трубки. Подача кислорода?
Свист воздуха перед лицом. Опять выстрелы.
Гермошлем спасал от дыма. Но видимости не добавлял.
Черт бы его побрал. Откуда он взялся на этой скале?
Выстрелы гнали ее к каменной стене. Не дождешься — подумала она.
Щелкнул затвор, в сторону черного силуэта понеслась стайка стальных пуль.
Ругань сквозь зубы. Все-таки она его зацепила.
Силуэт шатнуло в сторону.
Еще удар, еще раз.
Она налетела на него, сбив с ног. Черный чешуйчатый костюм нового образца — нож попросту соскальзывает. Остается только горло.
Запястье пронзило болью. Человек в черном извернулся, ухватил ее за запястье. Нож стукнулся о камни. Рывок — они снова барахтаются на скале.
Освободить руку. Дотянуться до пистолета. Спустить курок.
Удалось…
Почти.
Пуля прошила воздух. Ее противник изловчился, ткнул кулаком под дых. Ухватил за запястье, вывернул руку. Дуло собственно пистолета уперлось ей в висок. Чужие пальцы пытались заставить ее нажать на курок.
Она увернулась в последний момент. Упала на живот, резко развернувшись, пнула армейским ботинком по коленям. Он не удержался.
— Извини.
Она нажала на курок…
Над головой пролетали вражеские самолеты. Внизу трещали выстрелы. Свистели сирены Бастиона…
На плече алым цветом брызнул горячий родник. И тут же умер, струйками стекая вниз по разорванному защитному костюму.
В руках Черного дымился пистолет. Ее собственный скромно молчал в руке. Говорили же ей… Считай пули…
Удар в челюсть свалил ее наземь.
Перед глазами вертелась выщербленная выстрелами земля. Земля дробилась на мелкие кусочки. Как в детском калейдоскопе. Видимо, ее старая маска треснула от удара.
В ушах зазвенело. Коротко пискнул и обжег ухо наушник внутренней связи.
Герои не умирают лежа. Герои умирают, глядя в лицо врага.
Подняв руки, она со стоном встала. Пошатываясь, повернулась к Черному. Тот стоял, подбоченившись. Разглядывал ее. Сверху вниз. Ублюдок.
Светофильтр пополз со скрипом вверх, открыв лицо. Маска с шипением отошла от кожи. Горячий воздух ворвался в легкие.
Черный вздрогнул. Легонько ударил себя по гермошлему. Опустил пистолет.
— Айрин?
--
— Айрин? Ты в порядке?
Она лежала в тени бетонного перекрытия. Еще один рухнувший недострой. Остов гиганта старой эры.
Плечо распухло. Пуля вырвала шмат мяса. Не зря их когда-то запретили.
Зашуршал целлофан. Звук рвущейся ткани. Звон склянок. Резкий запах анестетика. Нашатырь под носом.
— Дыши.
Она послушно дышала. Он перевязывал ее плечо.
Остатки гермошлема, как осколки кокосового ореха, лежали на коленях. Красный огонек все еще мерцал. 12 часов.
Забавно. Оружейники всего мира бьются день и ночь, чтобы создать оружие, которое будет стрелять точнее, быстрее. Смертоноснее. А заказчики после пары проб и несчастных случаев объявляют новомодный образец запрещенным. Убирают целыми партиями на склады. Чтобы во время войны плюнуть на свои же слова и остаться в выигрыше, вооружив солдат самым опасным оружием.
Они оказались внутри бетонного блока. Перевалочный пункт? Или сторожка Хассов…
Выложенный битым кирпичом очаг. Куча угля в мешке старой фасовки — 10 килограмм. Прокопченный железный чайник. Кожаный ящичек с намалеванным краской крестом. Автомат в узком окне-бойнице. Фляги с водой под засаленной мешковиной.
— Лучше?
Она кивнула. Сжав зубы, поднялась с пола, пошатываясь, пересела в тень к стене.
Он отошел к очагу. Завозился с чайником.
— Зачем мы здесь?
Саркастичный взгляд через плечо.
— А где бы ты хотела оказаться? В главной приемной Хассов?
Она подтянула колени к груди. Прислонилась спиной к холодному бетону. Шум выстрелов здесь был почти не слышен.
— Ты не ответил. Почему ты на их стороне? Почему мы здесь?
— Ты, как и раньше, задаешь слишком много вопросов. И они опять с двойным дном. Не люблю психологов.
Чайник довольно зашипел, подставляя бока теплому огню. Он отвернулся к окну. Высокий, плечистый. Гулливер в стране лилипутов.
— Варран? Так зачем?
Обреченный вздох.
Ты не тот человек, которому я мог бы это открыть.
— А кто будет тем?
— Никто.
— А как же твой лучший…
— Я сказал, никто.
Голос прозвучал как удар хлыста. Она хотела спросить что-то еще…но замолчала. Смысл фразы доходил толчками.