Вдруг он почувствовал, как пес лижет ему руку. Принц открыл глаза, и в тусклом свете, разлившемся над водой, перед ним обозначился скалистый выступ, на котором они остановились.
Море, взбурленное упругими стремительными волнами, накатывалось на берег и вновь отступало, совершая свою вечную работу.
Что-то большое и черное всплывало и исчезало в волнах. Сначала могло показаться, что это — оторвавшаяся от берега скала, временами поглощаемая штормовым валом. Но когда Джазанфар вгляделся получше, он понял, что перед ним — разбитое судно с обрубленной мачтой. Оно то вздымалось под напором волн, то вновь уходило в пучину. Своей формой оно очень напоминало китайскую джонку. Киль высоким гребнем тянулся к самому носу и переходил в носовую фигуру, изображавшую двухголового истукана. Обе головы были непомерно велики по сравнению с корпусом судна и, следуя равномерному такту погружения и всплывания, являли собой невыразимо жуткое зрелище.
Внезапно фигура прекратила свое безостановочное качание, судно пошло по кругу и накренилось. Обе истуканьи головы вдруг оказались заключенными в огненные кольца, в которых мелькало нечто вроде снующих вниз и вверх звездочек. И громовой голос, родившийся из нестройного слияния двух голосов, точно два не в лад затрубивших рога, разнесся над водами.
Как только судно заплясало по кругу, собака залилась неистовым лаем, будто с чрезмерным усердием приветствовала кого-то. Но вот она замолчала.
Голос же, напротив, набирал силу, и Джазанфар мог разобрать слова джинна:
— Чего ты хочешь?
— Освободить пса, сделать его тем, кто он есть! — крикнул Джазанфар.
— А кто есть пес?
— Принц есть пес!
— А кто ты сам?
— Я — Джазанфар, принц и мореход. Милостью всеблагого и великого аллаха я избежал гибели.
— Ты убежден, что это так?
— Да, убежден.
— От чего ты хочешь освободить пса?
— От злых чар, заключивших его в собачье тело!
— Можешь ли ты вступить в поединок?
— Могу!
При этих словах Джазанфар выхватил меч и рассек им воздух над головой.
— Да, я могу! И если у тебя, джинн, достанет смелости, поди сюда, иди, иди же!
Долго не умолкавший хохот заглушил бурю.
— Убери свой меч. Я сражаюсь мыслью, а не булатом! Убери свой меч и уноси ноги!
— Чем бы ты ни сражался, я не двинусь с места, покуда не свершу то, что задумал.
— Можешь ли ты вступить в поединок?
— Да, могу!
— Тогда скажи, есть ли ты тот, кто ты есть?
— Я это я, Джазанфар!
— Ты не околдован?
— Я не околдован!
— Не заключен в чужое тело?
— Ни в какое чужое тело я не заключен.
— Пес околдован, а ты нет?
— Пес околдован, а я нет!
— Можешь ли ты вступить в поединок?
— Да. Я жду! Иди же наконец! Иди!
— Мое оружие — истина, а не костоломство.
— Ударь же им!
Новый шквал ветра обрушился на разбитую джонку. Она вновь начала свой великаний танец, носовая фигура опять заходила вниз и вверх. И вдруг наступил полный штиль. Фигура вздыбилась высоко над волнами. Звездочки, кружившие вокруг голов, стали множиться на глазах и слились в один светящийся шар, неподвижно воспаривший над чудовищем.
Джазанфар держал свой меч горизонтально у самых глаз. Он всё ещё ждал удара стали. И снова над водами загремел раздвоенный голос:
— Есть ли ты тот, кто ты есть?
— Я это я, Джазанфар!
— И ты ни капли не сомневаешься в этом?
— Ни капли!
— Не мерзок ли тебе этот пес, выдающий себя за принца?
— Этот пес мне мерзок!
— А сам себе ты не мерзок?
— Себе я не мерзок, себе я приятен.
— Чем?
— Тем, что я красив и благороден.
— Так ты не заключен в чужое тело?
— Я не заключен в чужое тело.
— Мне лучше знать!
— Что ты знаешь?
— Можешь ли ты вступить в поединок?
— Да замолчи же наконец, болтливый дух! И приготовься к бою!
— Против чего ты хочешь биться?
— Против смерти и против шайтана!
— Но против истины твой меч бессилен.
— Так говори же её, всезнайка!
— Ты тоже заколдован!
— Я? Джазанфар?
— И Джазанфар заключен в чужое тело! Но он этого не знает. И не желает знать, чтобы быть счастливым.
— Что? Что ты сказал?
— Пес — это принц, превращенный в пса. Пусть так! Но кто же Джазанфар? А Джазанфар есть некто, превращенный в Джазанфара. Глядя на пса, Джазанфар говорит: он мерзок и зловонен. Но для кого-то Джазанфар пахнет так же дурно, как для него — собака. И это ведомо лишь псу, но не Джазанфару.