Да и как тут не придешь в уныние, ведь бедняжке пуговице каждый день, с тех пор как дрожащая рука портного пришила её к княжескому мундиру, каждый божий день приходилось ощущать под собой туго набитое брюхо, беспрерывно вздрагивать от страха при громовых раскатах и гуле в переполненных кишках и, хочешь не хочешь, а блестеть всякий раз, когда тебя днем выставляют под лучи ослепительного солнца, а вечером — на свет целого хоровода светильников.
А родилась пуговица совсем в другом краю, среди людей, ничуть не похожих на тех, что её теперь постоянно окружали. Сначала её чеканили. В то время вокруг неё были люди с осунувшимися лицами, озабоченными, изборожденными морщинами лбами, и вид у них был жалкий. После чеканки она долго лежала в темной затхлой коробке, а затем рука портного вытащила её наружу и пришила к княжескому мундиру. Она всё это ещё хорошо помнила, бедняжка пуговица. И днем и ночью грезились ей те, кто ради неё трудился до седьмого пота, а иногда и дрожал от страха. Она даже могла ещё припомнить, о чём они тогда разговаривали.
— Надо же, такая штука делается, чтобы без всякой пользы красоваться на княжеском мундире, а наш брат куска хлеба не имеет! — говорили тогда чеканщики, держа пуговицу в руках.
— Неделями бьемся, чтобы заработать жалкий золотой, — говорил портной, — а такую вещь, и никак не меньше двух штук, пришивают за здорово живешь к княжескому мундиру.
Каждый раз, когда ей на память приходили эти слова, бедняжка пуговица печалилась. Она плакала и поутру очень грустила.
Она решила наконец освободиться от княжеской ливреи и даже сумела уговориться с нитками, которые её не отпускали. Нитки стали ослабевать всё больше и больше, и в один прекрасный момент — никто этого и не заметил — пуговица сковырнулась на гладкий паркетный пол и быстро-быстро закатилась под большой шкаф. Там она осталась лежать в темноте.
— Полежу-ка я здесь. От мундира наконец сбежала, посмотрим, что со мной теперь будет, — сказала себе пуговица.
Так и случилось. Её нашла служанка, подняла и долго рассматривала. Пуговица очень испугалась. Казалось, пожилая женщина не знала, что делать: положить ли её на место или взять себе.
В этот момент одна из дверей распахнулась, и женщина поспешно сунула пуговицу в карман передника. Пуговица возликовала. Этот случай сделал её бесконечно счастливой.
Некоторое время она ещё слышала голоса. Затем ей показалось, что женщина спускается по лестнице, потом идет по булыжной мостовой, и наконец пуговица почувствовала, как запахло чем-то совсем другим. В карман передника влезла рука и вытащила её наружу. Пуговица увидела бедную комнату и трех человек, с изумлением склонившихся над ней.
— Посмотри только, какую пуговицу литого золота я нашла сегодня, подметая пол! — сказала женщина мужу, всё лицо которого было перепачкано сажей.
— Гм, — проговорил он, — а ведь она кой-чего стоит. — И он задумчиво покачал пуговицу в мозолистой руке.
— И мне дайте посмотреть… Ну пожалуйста, — попросил ребенок.
Пуговица увидела, как на неё уставились три пары глаз, а потом её положили в закрытую затхлую шкатулку. Стало тихо, наступила ночь. Бедняжка пуговица снова опечалилась. Она собралась с силами, выпрыгнула из шкатулки, протиснулась сквозь щель между выдвижным ящиком и крышкой стола и покатилась под кровать, в которой задавали храпака муж и жена.
На следующий день никто о ней не вспомнил. Как-то раз — прошло уже много времени — она услышала рядом с собой шаги и детские голоса. Два мальчика сели на край кровати и принялись рассказывать.
— Знаешь, если бы у меня было много денег, я построил бы большой дом и мы бы все в нем жили… Ты, я, мои отец и мать, твоя мать и твой отец, — сказал первый мальчик, и его глаза заблестели.
— Да, — подхватил второй мальчик, — и чтобы каждый день вдоволь еды и питья, не только капуста и хлеб.
Мясо, картошка и пироги, — проговорил первый мальчик.
— Да, — согласился второй мальчик, — когда-то должно же быть всем весело… по-настоящему, чтобы и на цитре играть, и на гармонике.
И пуговица вспомнила то время, когда она была ещё на княжеском мундире, стол, уставленный кушаньями и винами, чавкающих людей, дам и кавалеров, которые всегда половину оставляли и брюзжали, если что-нибудь им не нравилось. Вспомнив это, она бегло оглядела комнату. Комната была бедной, полутемной, в ней пахло остатками селедки и капустой. И мальчики были худенькими. Нужда выглядывала здесь изо всех углов.