И тогда повелел всемогущий, и увидели люди во сне, что все звери земли прилежно трудятся на необъятных полях и в сумрачных лесах. Лев сеет, буйволы, словно лемехи, глубоко вспахивают почву, ягуары закладывают клубни картофеля в борозды. Слоны валят деревья и складывают их в штабеля, а обезьяны и кенгуру строят большие рубленые дома. Лисицы гордо ходят взад и вперед по прекрасным фруктовым садам и поливают грядки с овощами, даже мыши и крысы нашли себе полезное дело и полют сорняки. Ни одна тварь не лодырничает. Куда бы люди ни посмотрели, повсюду царили трудолюбие и мир.
И тогда услышал бог, как все люди сквозь сон разом в блаженстве вздохнули: «Ах, счастливчики! Ах, если бы и нам такое!»
И, едва они это вымолвили, повелел всемогущий им проснуться, и прозвучал из облаков его голос, и донеслось до всех уголков земли слово: «Вставайте, трудитесь!»
Но как только люди протерли глаза, ими снова овладела глубокая печаль. Потому что вокруг, насколько видел глаз, протянулась обнищавшая, разоренная земля.
В растерянности застыли они, все народы мира, и потом принялись снова сетовать на свою судьбу и проклинать бога за то, что лишил он их красивого, приятного сна и вверг в такое отчаяние.
Тогда явил бог им свой лик и провозгласил: «Хорошо, да будет так! Я показал вам во сне, откуда может прийти спасение, но вы ничего не поняли. Пот и тягостный труд будут вам наградой отныне и навеки, и только время от времени одному из вас, кто не пожалеет сил своих, дабы проникнуть взглядом как можно глубже, явится во сне вами виденное!.. Вы прокляли меня. Я вкладываю в ваши сердца вечное томление по счастливой райской жизни».
Рек создатель эти слова и исчез в облаках. Изумленно смотрели все на необъятной земной тверди ему вослед, и никто не мог объяснить смысл сказанного.
Они стояли удивленные и подавленные, голодные, потерявшие надежду и не знали, что им делать. Дни шли, люди слабели от голода всё больше и больше, и в отчаянье схватил однажды кто-то брошенную лопату и стал копать. Он всаживал её глубоко и выворачивал пласты, и действительно, когда он посмотрел теперь на вынутую рыхлую пахотную землю, перед ним засиял рай, который он со всеми другими видел во сне.
— Смотрите, рай! — радостно закричал он близстоящим, и они бросились к нему. Но как только они заглянули вниз, чарующая картина исчезла, лишь сырая черная земля поблескивала им навстречу.
На какое-то время все оцепенели. И, словно пронзенные внезапной догадкой, схватили люди брошенные лопаты и стали обрабатывать землю, сеять и мирно бок о бок трудиться…
То тут, то там рассказывал кто-то из них, что он видел в своей борозде сияющий рай. Но это было только исчезающее видение. И всё-таки томление по счастливой райской жизни из года в год становилось всё сильнее с тех пор, как вложил его всемогущий своим проклятьем в человеческие сердца.
ЭРИХ КЕСТНЕР
СКАЗКА О СЧАСТЬЕ
Лет семьдесят ему точно было, тому старику, что сидел напротив меня в прокуренной пивнушке. Его волосы словно припорошило снегом, а глаза блестели, будто свежезалитый каток.
— Боже мой, сколько на свете глупых людей! — сказал он и так тряхнул головой, что я подумал было, что снежинки сейчас закружатся над его головой. — Ведь счастье, в конце концов, не палка твердокопченой колбасы, от которой можно каждый день отрезать по кусочку.
— Это точно, — ответил я, — как ни крути, а счастье копченым и не пахнет. Хотя…
— Хотя что?
— Хотя у вас именно такой вид, как будто дома в кладовке висит у вас целый окорок счастья.
— Я — исключение, — сказал он и отхлебнул пива. — Со мной случай особый. Дело в том, что я человек, у которого есть в запасе одно желание.
Он испытующе посмотрел мне в лицо, а потом поведал свою историю.
— Это было много лет тому назад, — начал он и подпер голову руками, — очень много. Сорок лет назад. Я был ещё совсем молод и страдал жизнью, как флюсом. И вот однажды сижу я среди бела дня в парке на зеленой скамейке; тут подсел ко мне пожилой человек и говорит, как бы между прочим: «Ну, хорошо. Мы тут подумали немножко… Так и быть, мы позволим тебе загадать три желания». Я уткнулся в газету и сделал вид, что ничего не слышал. «Можешь пожелать всё, что угодно, — продолжал он, — самую красивую женщину, или денег, сколько ни у кого не бывало, или самые пышные усы — дело твое. Только давай становись счастливым!
Твоя хандра действует нам на нервы». Выглядел он, как Дед Мороз в штатском платье: ну, там, борода белая, окладистая такая, щечки красные, а брови словно из елочной ваты. И никаких признаков сумасшествия. Разве что слишком уж добродушен. Рассмотрев его как следует, я снова уставился в газету. «Нас совершенно не касается, что ты будешь делать с этими тремя желаниями, — сказал он, — только ты всё-таки лучше сначала обдумай всё хорошенько. Ведь у тебя всего три желания — три, а не четыре и не пять. Но если ты и после этого останешься завистливым и несчастным, то тут уж ничего не поделаешь!» Не знаю, можете ли вы представить себя на моем месте. Я сидел на скамейке и проклинал всё на свете. Вдали звенели трамваи. Где-то маршировал под звуки труб и гром литавр почетный караул. А тут ещё рядом со мной этот старый болтун уселся.