— Это, сударь мой, не для вас. Я тут плету романы для семейного чтения, видите, из какой мягкой белой шерсти эти романы? Потом украшу вязанье разными картинками и пестрыми лоскутками. А вот в лавке у меня есть редкостные материи, самым лучшим сочинителям не зазорно такие покупать. По вам сразу видно, что вы тоже из их гильдии. Не угодно ли взглянуть на мой товар — многообещающему юноше я согласна сделать скидку.
С этими словами она свернула вязанье, поднялась с низкой скамеечки и пошла в лавку.
— Как вы догадались, что я тоже пишу? — спросил юноша.
— Хе, да потому, что вы всё в облаках витаете, а под ноги-то не глядите, вот и споткнулись сейчас на ровном месте. Да вы заходите, посмотрите, попусту ли я хвалилась. Люди не вам чета тут, бывало, диву давались и пользовались моими услугами.
И верно, здесь было чему подивиться: всё в лавке сверкало и переливалось яркими красками, о чём ни за что было не догадаться, глядя с улицы. Редкостные драгоценные материи тончайшего плетения, расписные шелка и узорчатый бархат, расшитые чудесными картинами и древними изречениями, — всё это висело вокруг по стенам, глаза так и разбегались. Старушка некоторое время молча наслаждалась видом восхищенного и изумленного юноши.
— Что же, сынок, пожелаете выбрать? — спросила она затем. — Вот древнейшие египетские образчики, с недавних пор они снова в моде. А здесь — греческие и римские, нынче спрос на них упал. Да и средневековые не сказать, чтоб нарасхват шли, не то, что лет тридцать — сорок назад. Модные новинки приобретать не советую — какие-то они грязноватые, за ними только любители гоняются, как раз из-за этих грязных красок. Вообще лучше прямо скажите, какого рода материал вам желателен. У меня есть множество вполне надежных старинных материй, а есть и другие, которые представлены лишь в летописях да в сборниках новелл.
— Нет-нет, — возразил юноша. — Ничего исторического мне не надо. И так после «Конрадина» до сих пор в себя не приду. Вот если б у вас нашелся добротный солидный материал для патетической трагедии, чтобы была там и любовь, и злодейство, и смерть, сплошь пронизанные возвышенными чувствами, — вот это было бы то, что нужно. Скажем, вроде «Ромео и Джульетты» Шекспира.
Услыхав это имя, старуха молча кивнула, с каким-то странным выражением моргая светлыми глазками.
— Я его хорошо знала, — сказала она. — Он был одним из моих любимых покупателей, чрезвычайно приятный был господин, никогда не забывал осведомиться о моем здоровье. Смех да и только! Нынче-то что говорят, будто бы он был вовсе другой, благородный, дескать, господин и великий ученый. Сомневаюсь, чтобы он был очень образованный человек, зато уж в материях разбирался превосходно, тут ему равных, можно сказать, не было, а иметь с ним дело было сплошное удовольствие. Что бы он ни купил, из всего он умел сделать нечто и вправду настоящее, а прочие-то спесивые господа иной раз возьмут да изрежут весь материал вдоль и поперек. Ну, коли вы тоже господина Шекспира уважаете, так и быть — найдется для вас красивый отрезик, остаток того сорта, который господин Шекспир ценил особенно высоко, — это старинная золотая парча, итальянская. Моль её ничуть не попортила, разве только вот выцвела она малость от пыли да от солнца. Но это пустяки; главное, парча эта на редкость долговечная.
Старуха сняла с крюка кусок старой желтоватой ткани и, развернув, поднесла к маленькому оконцу.
— Красота, верно? — сказала она и встряхнула ткань, от которой поднялось легкое облачко пыли. — Золотая нить чуток потускнела, но рисунок сохранился просто на диво. Если, на ваш взгляд, он бледноват, так я вас научу, как горю помочь — вы брызните на него кровью сердца, и рисунок сразу оживет и заиграет свежими природными красками.
Наш Ганс, как ни старался, ничего не мог различить на куске старого гобелена, кроме выцветших арабесок, в которых словно бы смутно вырисовывались какие-то блеклые фигурки. Однако он не хотел показать, какой плохой он знаток, авторитет же великого писателя, предпочитавшего именно этот сорт, окончательно его подавил.
Поэтому он смущенно спросил о цене — будет ли сей раритет доступен для его тощего студенческого кошелька.
— А вовсе и не обязательно платить прямо сейчас, — ответила старушка, складывая драгоценный материал и заворачивая его в газетный лист. — Начинающим авторам я всегда иду на уступки. Вы ведь теперь не пройдете стороной мимо моей лавки, ну а я сумею не остаться внакладе. — С этим она сунула сверток юноше под мышку и проводила его за порог; медленно уходя, он ещё раз оглянулся на её лачужку — старуха уже опять сидела на скамье у порога, я длинные спицы проворно сновали у неё в руках.