Вернувшись домой, Ганс увидел, что его друг сидит у окна и развлекается, пуская из короткой трубки колечки дыма, из которых возникали причудливые узоры и образы, какое-то время они плавали в воздухе, а затем расплывались и таяли.
— А-а, наш юный гений! — встретил его Фантазус. — Ну как, удалось ли отыскать единственно верный путь к немеркнущей славе? А может, ты просто сторговал на ярмарке лавровый венец по сходной цене? Ну покажи, покажи, чем это ты разжился? — Он взял пакет и развернул его. — Как? Всего-навсего старая тряпка! — разочарованно воскликнул он и хотел бросить её в угол. Но поэт схватил его за руку.
— Полегче! — буркнул он. — Сперва надо хорошенько её рассмотреть. — Он расстелил ткань на столе, одновременно рассказывая другу, как попала к нему эта материя. Услышав, что парча именно того сорта, который особенно высоко ценил великий англичанин, Фантазус сразу притих, склонился над столом и стал внимательно разглядывать некогда великолепный, а ныне поблекший рисунок. Через минуту он звонко захохотал.
— Славно же тебя одурачили, детка! — покатывался он. — Зрение у меня острое, жаловаться не приходится, но если я вижу на этой старой тряпке хоть что-то, кроме кудрявых завитушек, каких-то ручек, ножек и криво посаженных голов, — пусть меня кличут Ганс-простак.
— Признаться, и я, — смущенно отвечал тот, кого и в самом деле звали Гансом, — ничего тут не разберу, но старушка — хозяйка лавки сказала, что надо смочить материю кровью сердца — тогда все линии станут отчетливыми, а краски ярко заиграют.
— Уж не хочешь ли ты совершить такое безрассудство? Пойти на риск, пролить кровь — и всё по совету хитроумной старой ведьмы, которая сбагрила тебе залежавшийся хлам! Ну, знаешь ли, кому что нравится. Но как другу позволь тебе дать совет: сунь-ка ты эту ветошь в печь, где нынче утром сжег свой первый урожай с поэтической нивы.
Фантазус отвернулся и возобновил прерванные забавы с колечками дыма. Ганс же был немало раздосадован: мало того что покупка оказалась никчемной, так теперь его ещё и насмешками потчевали; он не сказал больше ни слова, но про себя решил завтра же вернуть покупку старухе и потребовать, чтобы она заменила эту материю другой, лучше сохранившейся, если не хочет лишиться клиентов — и молодых, и признанных авторов.
Но когда на следующий день он собрался в старухину лавчонку, у него всё-таки не хватило духа свернуть материю — ведь он ещё не попробовал освежить её кровью сердца. Поэтому он оставил парчу дома, решив сперва выяснить у старухи, нужна ли непременно кровь из сердца или можно взять крови, просто порезав себе, к примеру, палец. Он рассеянно брел между торговых рядов, но, к своему безмерному удивлению, не обнаружил на краю ярмарки никакой лавки. Соседние торговцы на все расспросы Ганса отвечали, что видеть не видели ни старухи, которую он им описал, ни её лачужки. Теперь Ганс окончательно убедился, что его в самом деле обвели вокруг пальца, что он стал жертвой ловкого мошенничества, и сгорал со стыда, думая о том, как покажется на глаза товарищу.
Ганс прикидывал, где бы скоротать время до вечера, когда Фантазус уляжется спать, и тут на другом конце луга, ближе к реке, раздался громкий звук трубы, зазывавшей на цирковое представление.
Не испытывая ни малейшего желания смотреть на лошадей, которые скачут по кругу, и слушать дурацкую болтовню клоунов, он всё же пошел к круглому деревянному строению, куда стекалась уже густая толпа — на ярмарке в этот воскресный день было многолюдно. Публика сплошь заполнила все нижние ряды, но Ганс отыскал место в незанятой крайней ложе под самым куполом, в раздражении сел там и стал бездумно глядеть вниз на темное капустное поле человеческих голов. Гром духового оркестра оглушил его, а первые номера большой программы настолько ему не понравились, что он уже собрался встать и уйти, но в это время бравурный туш возвестил главный номер программы — выступление мировой знаменитости «Феи Делибаб, первой эквилибристки и вольтижировщицы Старого и Нового Света».
Тут отворился выход на арену, возле которого по обе стороны толпились зрители — это были офицеры, и в сопровождении одетого в красный фрак шталмейстера появилась артистка, встреченная бурными рукоплесканиями целой гвардии её военных поклонников. И громкий стук сердца юного поэта влился в эти восторженные овации. Ибо на арене перед ним действительно было создание, с полным правом носившее свой пышный титул, — стройная, но вместе с тем крепко сложенная девушка, одетая в блестящее серебристое трико, голубой атласный корсаж, ловко охватывавший высокую грудь, и голубую воздушную юбочку до колен, усеянную звездами. Но пленительней всего в ней была маленькая головка, узкое бледное личико, без грима, с блистающими черными глазами, обрамленное потоком непокорных темных волос, которые были схвачены надо лбом тонким золотым обручем и, свободно струясь, ниспадали до пояса.