Вдруг его взгляд упал на старомодное украшение — берилл в тонкой золотой оправе, — которое как-то напомнило ему старую домоправительницу. Быть может, подобную вещицу, времен её молодости, он когда-нибудь видел у неё. К тому же ему почудилось, что бледный, несколько меланхолический камень странным образом гармонирует с её возрастом и наружностью; столь же печальной выглядела и старомодная оправа. И он вошел в низкую лавчонку, чтобы купить украшение. Ювелир был весьма рад приходу хорошо одетого покупателя и захотел показать ему также более ценные камни, которые не выкладывал на витрину. Не желая обижать старого человека, купеческий сын посмотрел множество показанных вещей, но покупать что-нибудь ему не хотелось, к тому же он не знал, куда деть такие подарки при его одинокой жизни.
Наконец он впал в какое-то нетерпеливое смущение, потому что хотел как можно скорее уйти, но при этом не обидеть старика. Решив купить ещё какую-нибудь мелочь и тут же удалиться, он стал смотреть через голову старика и бездумно разглядывать серебряное ручное зеркальце, почти совсем потускневшее. И тут из другого зеркала, в его душе, возник образ девушки с темными головами медных идолов справа и слева; и он словно разглядел мимолетно, что немалая доля её прелести заключалась в той смиренной детской грации, с какой её шея и плечи поддерживали прекрасную голову — голову юной богини. Так же мимолетно решил он, что на этой шее очень приятно выглядела бы тонкая золотая цепочка, обернутая несколько раз, — детская и всё же напоминающая кольчугу. Он попросил показать ему такую цепочку. Старик отворил двери и попросил перейти в другое помещение — низенькую жилую комнату, где было, однако, много стеклянных горок и открытых этажерок с разложенными на них украшениями. Здесь купеческий сын скоро нашел цепочку, которая пришлась ему по вкусу, и попросил ювелира назвать цену обеих вещиц. Старик попросил его осмотреть ещё старинные седла с обивкой, усыпанной полудрагоценными камнями, но он ответил, что, будучи сыном купца, никогда не имел дела с лошадьми, не умеет даже ездить верхом и ни старые, ни новые седла не доставляют ему никакого удовольствия; потом он отдал за покупку золотой и ещё несколько серебряных монет и достаточно ясно показал, что ему не терпится уйти из лавки. Пока старик, не произнося больше ни слова, искал красивую шелковую бумагу, а потом заворачивал в неё по отдельности цепочку и берилл в оправе, купеческий сын случайно подошел к единственному окну, низкому и забранному решеткой, и выглянул наружу. Перед его глазами был примыкающий, видимо, к соседнему дому и отлично ухоженный плодовый сад, а за ним — две стеклянные оранжереи и высокая стена. Ему тотчас же захотелось осмотреть оранжереи, и он спросил ювелира, может ли тот указать ему дорогу. Ювелир вручил ему оба сверточка и через боковую комнату вывел во двор, соединенный с соседним садом маленькой решетчатой калиткой. Перед ней ювелир остановился и постучал железной колотушкой о решетку. Но так как в саду не слышно было ни звука и в соседнем доме никто не пошевелился, он предложил купеческому сыну спокойно осмотреть оранжереи, а если его потревожат, то сослаться на него, потому что он близко знаком с владельцем сада.
Потом, просунув руку между прутьями решетки, он отворил калитку. Купеческий сын тотчас же пошел вдоль стены к ближайшей теплице, вошел в неё и увидел столько редкостных, удивительных нарциссов и анемонов и такие странные, неведомые ему листья, что долго не мог наглядеться на них. Наконец он взглянул вверх и обнаружил, что солнце, незаметно для него, совсем скрылось за домами. Не желая больше оставаться в чужом, никем не охраняемом саду, он решил только заглянуть во вторую теплицу через стекла и сейчас же уйти. Но когда он шел, заглядывая вовнутрь, вдоль её стеклянных стен, вдруг что-то заставило его в испуге отпрянуть. За стеклами виднелось лицо человека, который следил за ним. Через мгновение он опомнился и понял, что это ребенок, девочка не старше четырех лет, чье бледное личико и белое платье прильнули к стеклу. Но, вглядевшись поближе, он опять испугался: неприятное чувство ужаса сковало ему затылок, перехватило горло и сжало грудь, потому что дитя, смотревшее на него неподвижно и зло, непонятным образом напоминало пятнадцатилетнюю девочку, что жила у него в доме. Всё было похоже: светлые брови, тонкие, трепещущие крылья носа, узкие губы; как и другая девочка, эта чуть приподняла плечо. Всё было похоже, но только у маленькой девочки всё приобретало такое выражение, что он испытывал ужас. Ему самому было непонятно, чем вызван этот безотчетный страх. Он только знал, что для него будет невыносимо отвернуться и притом быть уверенным, что это лицо неподвижно вперилось в него сквозь стекло.