— Ужасно! Ужасно! — вскричал Эразм.
— Полноте, голубчик, что ж тут ужасного? — усмехнулся незнакомец.
— Ах, я… Я… — Эразм запнулся.
— Вы бросили свое отражение? — немедленно подхватил собеседник. — Бросили у Джульетты? Ха-ха-ха! Брависсимо, голубчик! Что ж, коли так — скачите теперь во весь опор по лесам и по долам, по городам и весям, скорей возвращайтесь к супруге и малютке Расмусу, чтобы снова стать почтенным отцом семейства — без отражения, правда, ну да жену вашу это нимало не затронет, она-то обретет вас во плоти, а вот Джульетте — той досталось лишь ваше иллюзорное мерцающее «я»…
— Молчи, негодяй! — оборвал его Эразм.
В это время послышалось звонкое пение — с каретой поравнялась кавалькада с яркими факелами, и их свет упал в окно кареты. Эразм заглянул в лицо своему спутнику и сразу узнал гнусного знахаря Дапертутто. Эразм мигом выскочил из кареты и бросился навстречу кавалькаде, ибо ещё издали различил в общем хоре приятный басок Фридриха. Друзья возвращались с загородной пирушки. Эразм вкратце обрисовал Фридриху всё случившееся с ним, умолчав лишь о пропаже своего отражения. Они с Фридрихом поспешили в город и там так скоро уладили всё необходимое, что на утренней заре Эразм верхом на борзом коне уже оставил Флоренцию далеко позади.
Спикер записал многие события, приключившиеся с ним в пути. Самое поразительное из них — происшествие, из-за которого он в первый раз по-настоящему ощутил свою потерю. Однажды, когда пришло время отдохнуть усталой лошади, Эразм остановился в одном большом городе; он безбоязненно сел за общий стол в гостинице вместе с прочими постояльцами, не замечая, что прямо напротив висит прекрасное светлое зеркало. Слуга, стоявший за его стулом, сущий дьявол, увидел, что в зеркале этот стул так и остался не занятым: выходило, что постоялец, сидевший на нем, не отражается в зеркале. Слуга сообщил свое наблюдение соседу Эразма, тот передал новость дальше — по всему столу пробежал говорок и шепоток, все стали смотреть то на Эразма, то в зеркало. Сперва Эразм не замечал общего пристального внимания, но вот один из обедавших, человек с суровым лицом, встал из-за стола, подвел Эразма к зеркалу, поглядел туда, потом на Эразма и объявил на весь зал:
— Действительно, у него нет отражения!
— Нет отражения! Отражения нет! — зашумело всё общество. — Какой mauvais sujet1[8]. Он homo nefas2[9], гоните его вон!
Сгорая со стыда и кипя от возмущения, Эразм скрылся в своей комнате, но не успел запереть за собой дверь, как ему доставили распоряжение полиции: Эразму надлежало не позднее чем через час предъявить здешним властям свое полное и в точности схожее отражение, в противном случае — покинуть пределы города. Он бросился вон из города, преследуемый зеваками и уличными мальчишками, которые улюлюкали ему вслед:
— Вон он скачет! Он продал черту свое отражение! Вон он!
Наконец Эразм вырвался из стен города. С этого дня, куда бы он ни приехал, он всюду велел завешивать все зеркала под предлогом своего якобы врожденного отвращения к собственному виду и вскоре получил за это насмешливое прозвище — «генерал Суворов», ибо этот генерал славился обыкновением так поступать.
В конце концов он прибыл в родной город и вернулся в свой дом, где жена и маленький Расмус встретили его с радостью, и скоро уже Эразму стало казаться, что в покое и уюте семейного очага можно будет постепенно свыкнуться с утратой отражения. Однажды Спикер, у которого к тому времени ни в сердце, ни в мыслях уже не оставалось воспоминаний о чаровнице Джульетте, играл с маленьким Расмусом. Тот набрал полную пригоршню печной сажи и вымазал отцу лицо.
— Ах, папенька, какой ты черный! Посмотри скорее? — засмеялся малыш и, прежде чем Спикер успел ему помешать, принес зеркало, подставил отцу и сам заглянул ему через плечо. И сразу расплакался, выронил зеркало и убежал. Спустя минуту вошла жена, встревоженная и с испугом в глазах.
— Что это Расмус мне рассказал… — начала она.
— Будто у меня нет отражения, да, душенька? — с принужденной улыбкой поспешил перебить жену Спикер и принялся убеждать её: дескать, как ни безумно было бы полагать, что можно вообще лишиться отражения, но, мол, в целом потеря не слишком велика, ибо всякое отражение — это всего-навсего иллюзия, и что самолюбование ведёт-де к тщеславию, да и к тому же всякое отражение разделяет человеческое «я» на истину и пустую мечту. Но пока он так рассуждал, жена быстро сдернула покров с зеркала, висевшего в гостиной. Она бросила туда взгляд и тут же упала как подкошенная. Спикер заботливо поднял жену, но, едва придя в чувство, она с негодованием его оттолкнула.