В эту минуту с улицы ворвалась целая толпа народу, они галдели и размахивали руками.
— Вот он — хозяин птицы! — крикнул один приземистый человечек; и всей гурьбой они обступили Хинцельмейера.
Хинцельмейер взял девушку за руку и спросил вошедших:
— Что натворил ворон?
— Что натворил? — переспросил толстяк. — У господина бургомистра парик украл!
— Да, да! — закричали вокруг остальные. — А теперь это чучело сидит на крыше, держит когтями парик и нахально поглядывает сверху на его мудрейшество.
Хинцельмейер хотел ответить, но они окружили его и потащили за собой. Он с ужасом почувствовал, как рука девушки выскользнула из его руки. Он очутился на улице.
На краю крыши сидел ворон, настороженно наблюдая черным глазом за дверью. Едва из неё показались люди, он раскрыл лапу, и в то время как горожане замахали тростями и зонтиками, чтобы на лету подхватить парик бургомистра, Хинцельмейер услышал над своей головой клич, ворона: «Крагира! Крагира!»-и хлопанье крыльев, и в тот же миг. ему на нос свалились очки.
И сразу же город исчез у него из глаз, но сквозь зеленые очки он увидел у своих ног зеленую долину с разбросанными по ней молочными фермами и деревнями. Вокруг раскинулись озаренные солнцем зеленые луга, по лугам расхаживали босоногие деревенские девушки с начищенными до блеска подойниками, а в отдалении от жилья парни косили сено.
Однако взгляд Хинцельмейера был привлечен человеком в красно-белой полосатой рубахе и островерхом колпаке; человек с задумчивым видом сидел посреди луга на камне, обхватив голову руками.
И Хинцельмейер сразу подумал: «Это — философский камень!» — и направился в его сторону. Человек продолжал сидеть, не меняя задумчивой позы, но, к удивлению Хинцельмейера, он вдруг потянул себя за нос, и нос у него растянулся, как гуммиластик, до самого подбородка.
— Здрасьте, сударь! Что это вы тут делаете?
— А я и сам не знаю, — ответил сидящий человек. — Вот только этот противный колокольчик на моем колпаке ужасно мешает моим размышлениям.
— А зачем вы так отчаянно дергаете себя за нос?
— Ах, — отозвался человек, отпуская кончик носа, который со звонким щелчком вернулся на место, — прошу прощения, что забылся, но я временами страдаю припадками задумчивости, потому что занят поисками философского камня.
— Боже мой! — вскричал Хинцельмейер. — Никак вы соседский сын Касперле, который ушел из дому и не вернулся?
— Да, — отвечал ему незнакомец. — Это — я.
— А я соседский сын Хинцельмейер, — сказал Хинцельмейер. — И я тоже ищу философский камень.
Познакомившись таким образом, они ещё раз пожали друг другу руку, по-особенному скрещивая пальцы; по этому знаку они поняли, что оба относятся к числу посвященных. Затем Касперле сказал:
— Я перестал искать философский камень.
— Так вы, наверно, отправились на поиски розового сада? — воскликнул Хинцельмейер.
— Нет, — ответил Касперле. — Я перестал искать камень, но я его уже нашел.
Услышав такое, Хинцельмейер умолк; наконец он молитвенно сложил руки и торжественно промолвил:
— Я так и знал. Это должно было случиться. Потому что девять лет тому назад я изловчился послать черта из пушки во вселенское пространство, и он теперь изгнан с земли.
— Должно быть, это сынок, — возразил Касперле. — Со старым чертом я вчера повстречался.
— Нет, — сказал Хинцельмейер, — это был старый черт, у него были рога во лбу и хвост с черной кисточкой. Но расскажите же поскорей, как вам удалось найти философский камень!
— Очень просто, — ответил Касперле. — Вон там в деревне живут глупые люди, которые ничего не видали, кроме овец и коров; они сами не знали, какое у них есть сокровище, а я отыскал его в погребе, где оно валялось, и купил по три полушки за фунт. С тех пор я уже второй день думаю над тем, какая от него может быть польза; по всей видимости, я бы давно до этого додумался, кабы не колокольчик, который мешает мне рассуждать.
— Ах, дорогой коллега! — сказал Хинцельмейер. — Очевидно, это трудноразрешимый вопрос, а до вас над ним никто ещё не задумывался. Но, скажите мне, где же ваш камень?
— А вот я на нем и сижу, — сказал Касперле и привстал, чтобы Хинцельмейер мог посмотреть на круглый предмет желтоватого, воскового оттенка, на котором он только что восседал.