Крисчен:Я уже выдержал столько побоев в жизни, что не уверен, смогу ли я и дальше притвориться мальчиком для битья.
О’Рурк: Не бойся, все будет хорошо. Это всего лишь игра.
Крисчен: Я… Но такие вещи обычно разрушают душу.
О’Рурк: Я буду судьей. Ты взойдешь на ринг с таким видом, как будто ты твердо решил убить его. Несколько ударов левой в челюсть, легеньких, слабеньких, чтоб, не дай Бог, не свалить его. Стукни в живот. Покажи ему, что ты умеешь держать удар, а потом расслабься, как бы выйди из игры и позволь ему одолеть тебя.
Крисчен: Он заподозрит обман и остановит схватку.
О’Рурк: Он — не остановит. Особенно в присутствии маникюршицы.
Крисчен: Не знаю. Я вообще-то против насилия.
О’Рурк: А кто тебя насилует? Назови это иначе — насильственным омоложением Адмирала. Ну, а чего же ты хочешь — у него длинные руки, у связи далеко за пределами Нью-Йорка. Он гарант справедливости и порядка. А тебе в Нью-Йорке еще жить и жить, Крисчен.
Крисчен: Спасибо. Только что ты говорил, что они там каждый день убивают друг друга.
О’Рурк: Но ведь это справедливые убийства — разве ты не видишь разницы в том, когда убивают просто и когда убийства контролирует сам Адмирал? Итак. (Встает, чтобы продемонстрировать свои слова.)Удар левой в челюсть Адмирала. Правой в живот. На секунду ослабь защиту. Он врежет тебе ответный, и ты упадешь. Затем, шатаясь, подымись и дай ему власть поколотить тебя до конца раунда.
Крисчен: Это противоречит моим принципам — я не приношу себя в жертву таким бесславным способом.
О’Рурк: Послушай, ну а какой жертве ты говоришь? Мы все в каком-то смысле жертвы. До отъезда в Европу ты был одним из самых мощных боксеров, каких я только видел в своей жизни. Что случилось с тобой?
Крисчен: Хорошо, я буду драться с Адмиралом.
О’Рурк: Отлично. (О’Рурк пристально и долго рассматривает Крисчена.)А ты знаешь, ты очень изменился, Крисчен. Раньше ты был настоящим мордоворотом. (Крисчен тренирует нижние удары левой и правой руками с заметным достоинством профессионала.)В Европе нет истинных моральных ценностей — наверное, вся проблема в этом. Видимо, ты устал сражаться с их безнравственностью. Все мои друзья, которые побывали там, в один голос рассказывают одно и тоже: про то, как они там научились врать, красть и жульничать, даже те, кто жил в маленьких чудных деревушках старой доброй Англии. Я всегда говорил, что любой англичанин завсегда рад обмануть или украсть — это заложено в их подлой природе. В Америке они совершенно обнаглели, не бояться чинить подлости и уже даже этого не скрывают. (Поворачивается, чтобы открыть дверь. Входит Адмирал, на нем боксерский халат, повязанный белым поясом, махровое полотенце на шее, новенькие боксерские ботинки с ободком белых, но, к сожалению, грязных носков, боксерские перчатки на веревке перевешены через руку.)А, ну вот и наш Адмирал. Как дела? Проходи и садись. У меня тут Корнелий Крисчен.
Адмирал: Я не слепой.
О’Рурк: Ну зачем ты так? Крисчен все же не самый скверный из парней. Он, конечно, иногда ведет себя некрасиво, вольнодумствует — ну, так это европейская закваска, что с них взять?
Адмирал: Никогда не говори мне о Европе. Я плачу налоги.
О’Рурк: Мы все платим налоги, Адмирал.
Адмирал: (презрительно смотря в сторону Крисчена, который разминает плечи вращением, не только сидя на заднице, но даже и не сняв халата)Я не желаю платить налоги, чтобы кормить таких мудаков, как этот. Понаехали к нам тут и критикуют мою страну.
О’Рурк: Он всего лишь сказал, что все американские женщины — бляди.
Адмирал: И страшно расстроил меня тем, что я был вынужден согласиться с ним, таким мудаком.
О’Рурк: Слушайся Адмирала, Крисчен. Он научит тебя, как заслужить у него прощение. Ну-ка, ну-ка, подожди, Адмирал. Как это? А что ты скажешь о моей жене? Что она тоже блядь? Как ты можешь говорить так? Она мать десятерых детей.
Адмирал: Я не говорю о женах.
О’Рурк: Но моя жена — женщина!
Крисчензастегивает крючки на боксерской груше.
Адмирал: (в сторону Крисчена)Он наверняка еще и женат, а мне, черт побери, не хочется брать на себя ответственность за его семью после его скоропостижной гибели.
О’Рурк: (приставляя палец к губам, чтобы утихомирить гнев Адмирала. Пытается сменить тему.)Адмирал, ты не будешь против, если по вечерам это заведение будет превращаться в шикарный бар? Я хочу этим заняться.
Адмирал: Только в том случае, если в твой бар не будут заходить эти злонамеренные господа — боюсь, вокруг тебя таких много.
О’Рурк: Ну, я прошу тебя, перестань, пожалуйста, Адмирал. Мы все живем как большая свободная семья. Вдохни воздух свободы!
Адмирал: Какой еще воздух? Майк, ты что совсем свихнулся?
О’Рурк:Не будь таким жестоким, Адмирал. Мы все хотим быть счастливыми. Ты же пытаешься повергнуть наши души в уныние, потому что сам никак не можешь приспособиться к этой жизни. У Корнелия есть масса интересных идей в голове.
Адмиралворчит.
О’Рурк: Ну как мне с тобой разговаривать, когда ты в таком настроении? Он рассказал мне сегодня много забавных вещей. Например, как лондонские власти предпочитают не трогать местных блядей, и они ошиваются там повсеместно. Мог бы ты позволить нашим блядям прогуливаться прямо по береговой линии Нью-Йорка, Адмирал? Мы хотим услышать ответ.
Адмирал: Не болтай ерунды!
О’Рурк: А это не ерунда. Согласись, что думать над этим все-таки полезнее, чем трахаться на боксерском ринге вместо того, чтобы свободное время использовать на улучшение своих жизненных и профессиональных качеств. Адмирал, мы хотим увидеть хоть немногих английских женщин в Америке. Ты ведь контролируешь иммиграцию. Ввези-ка нам хоть бы парочку англичанок. Крисчен говорил мне две недели назад, что американские женщины не возбуждают его. Его только англичанки возбуждают. Так ведь, Корнелий?
Адмирал: Почему же он тогда не сваливает? Я уже переплатил налоги сверх меры на людей, которые портят ландшафт моей прекрасной страны.
Крисчен: (бьет по груше)Тебе-то как раз следует платить налогов раза в три больше.
Адмирал: Что, черт побери? А ты-то вообще платишь налоги?
Крисчен: Я живу в Чистилище.
Адмирал: Остроумно. Теперь я действительно хочу видеть тебя на своей яхте.
Крисчен: Да… Что и говорить, многие адмиралы хотят ко мне пришвартоваться.
Адмирал: Надоел ты мне со своим вольнодумством. (Пауза недовольства.)Вольноблудством.
О’Рурк: Что это еще за слово — «вольноблудство»? Откуда ты его выискал? У нас запрещены дурные слова.
Адмирал: Всего один день на моем корабле, как ты на это смотришь?
О’Рурк: Кстати, Адмирал, Корнелий служил во флоте.
Адмирал: Плавал с лягушками?
О’Рурк: У него есть воинская нашивка.
Адмирал: На жопе.
О’Рурк: Пардон, но у меня две такие нашивки. Ты не смеешь оскорблять нашего офицерского достоинства, Адмирал.
Адмирал: Надо еще сперва выяснить, кто нашил вам ваши нашивки.
О’Рурк: (резко встает по стойке «смирно», демонстрируя армейскую выправку, и отдает честь; полуоборванный шелковый халат трепещет от напряжения тела, несколько обнажая его.)Встал якорь! Полный назад! Крепи шпангоуты! Прицельный огонь по берегу! Уничтожить все амфибии! (О’Рурк сноровисто выполняет воображаемую команду «Встал якорь!»)Ну как, Адмирал?