Тетка наконец заметила Валькин чрезмерный интерес к Босху и спрятала книгу. Но вопрос уже засел в нем: почему люди не сопротивляются, когда еще можно отбиваться, спорить, драться? Что за микроб мученичества расслабляет человека, чтобы тот добровольно отдался палачу?..
Босх в голове у Вальки тогда был смешан с книгой про Уленшпигеля, где тоже много страхов и страданий. Особенно в истории с рыбником-оборотнем, который хватал свои жертвы громадной механической челюстью. Снилось иногда, что рыбник — бледный, длиннорукий, со зловеще-ласковой улыбкой — возникает в углу ночной комнаты и бесцветными глазами неумолимо находит его, Вальку, замершего под одеялом. Рук у рыбника не две, а три. В двух он держит рычаги челюсти (звяк-щелк, звяк-щелк), а третьей, с длинными белыми пальцами, манит Вальку к себе. И он… вместо того, чтобы заорать, позвать тетку, бросить в злодея настольной лампой или выхватить из-под подушки рогатку, которую подарил Сашка, сдвигает одеяло и молча встает. Босой, полуголый, послушный, завороженно движется навстречу стальному щелканью. Обмирает, зная, что сейчас воткнутся в него граненые, длиной с мизинец клыки, но идет, увязая в покорности, как в сладковатой теплой жиже…
Но это же во сне! А на самом деле не было в нем покорности! Тихий был, да и драться не любил. Но и подчиняться не любил, не терпел унижения. Однажды учитель физкультуры хотел заставить его бежать одного пять кругов по спортзалу — за то, что Валька не смог подтянуться на турнике нужное число раз, — так ох и тарарам же тогда был! На всю школу!
А дома Валька вообще не знал никаких «воспитательных мер», обычных для мальчишек. Мать умерла, когда было ему четыре года, отец сплавил его на воспитание тетке, а сам «исчез с горизонта». Тетка была суха, деловита, лишний раз не приласкает, но зато и пальцем не трогала. Впрочем, он и повода почти никогда не давал. Спокойный был ребенок, примерный ученик художественной школы. Не знал тогда ни единого, самого простенького приема восточного единоборства. Но впрочем, был уверен, что в случае крайней необходимости постоять за себя сумеет.
«Но ведь не постоял же однажды, в решительный момент, — безжалостно говорил он себе потом. — Дрогнул, поддался…»
И тут же вскидывался на себя: «Да! Но это была не покорность! Был расчет! Пусть я юлил, но все равно сопротивлялся! Как умел…»
А еще он думал, что до недавнего времени вся страна была как «Ад» Иеронима Босха, где чудовища пожирали, перемалывали и сжигали беспомощных людей. Но у этой беспомощности было множество причин, дело не во врожденной покорности. Она вколачивалась пулями и страхом… А может быть, сейчас, у нынешних мальчишек, она стала уже наследственной?
Ну почему эти четверо боязливо топтались под мешочным флагом и не смели возмутиться? Что сделал бы им Мухобой, если бы они подняли крик, рассказали бы о его издевательствах?
А Илюшка! Сам пришел, дал привязать, закатал рукава… Смелый, веселый Илюшка Митников, а не какой-нибудь там затюканный Сопливик…
…Крепко застучали в дверь. Стук ворвался в громкий, но уже монотонный гул дождя, в мысли Валентина.
Мухобой? Неужели, кретин такой, пришел выяснять отношения?.. Не исключено. Может, решил вернуть оружие…
Валентин вскочил. Дернул на двери задвижку и прыгнул в сторону, прижался к стене.
Через порог шагнул Сопливик. С него текло.
— Вот те на! — сказал Валентин. И подумал: «Легок на помине».
Сопливик проговорил, вздрагивая:
— Вы там трубу оставили. Я принес… Вот…
2
В самом деле! Как он мог забыть о трубе? Тогда, кинувшись к домику, он уронил ее у березы и больше не вспомнил. Да, значит, в нервах все-таки сбой… Ведь совсем недавно из-за этой же трубы, когда ее стащили с подоконника, он прямо извелся. Чуть не плакал перед Мариной:
— Это же реликвия! Ей больше ста лет! Она от прадеда моего, адмирала Волынова, осталась! Я с этой вещью с детства не расставался!..
Марина, а следом за ней девицы-инструкторши подняли во всех группах большой шум, грозили, уговаривали. Никто, конечно, не признался, но на следующее утро труба опять оказалась на подоконнике. Ужасно жаль только, что на объективе уже не было медного венчика с узором из листьев и мелкими буквами на внутренней стороне: «Адмиралъ М.П. Волыновъ». Видно, свинтили на память, паразиты. Они ведь всякие, нынешние детки-то…
Но все это лишь мелькнуло в голове у Валентина, пока он быстро двигался: запер дверь, бросил на постель трубу, ухватил Сопливика за локти и вынес на середину комнаты, под яркий плафон.