До первых холодов графиня Виноградова учила летать мучных червей. Она выкапывала их ложкой из пакета с мукой и швыряла в окно, в надежде, что на клумбе они разнообразят свой рацион витаминами и перестанут жиреть. Из оставшейся муки она готовила блин и макала его в варенье. Мира не выходила на улицу, спала на кухне, не отвечала на редкие телефонные звонки, потому что знала точно: здесь ее не ищут. Ее уже никто и никогда не будет искать, потому что в этом мире нет человека, которому может понадобиться Мирей. Этот человек остался там, где она прожила свои лучшие годы. Графине казалось, что она прожила их во сне и теперь, если ей удастся еще раз удачно заснуть, все образуется.
В основном Мире снились мучные черви, реже — Деев Артур и парижский вокзал, где она ночевала перед отъездом, потому что дом, в котором она жила последние годы, исчез, словно провалился сквозь землю. Никто из прежних знакомых ее не узнал, ни один телефонный номер не ответил. «Конечно, — утешала себя графиня, — они знали меня, как подругу Ханта, а если я не подруга Ханта, значит, я ничто, и вагонным сортиром от меня несет». Мира знала лишь одного человека, способного признать ее, вопреки здравому смыслу. Человека, который знал и понимал ее как никто другой, но этого человека в Париже не оказалось. Он загостился в Майами, а нанести ему визит через океан графине не позволяли финансы.
По ночам Мира плакала, под утро засыпала, чтобы забыться до следующего вечера, потому что ночами ей плакалось особенно хорошо. Только однажды скрежет замочной скважины проник в ее сновидение. Мира открыла дверь и увидела гигантского мучного червя в шляпе и с тростью. Червь держал в лапке букет. То ли пришел домогаться графини, то ли намекал, что каникулы затянулись и девочке давно пора в школу. В другой лапке червь держал короб с яблоками, в третьей — модненький чемоданчик, в четвертой — зонт. Пятая лапка трясла ключами. Мира села на тумбочку.
— Доченька, — услышала она и проснулась. — Мирочка? Это ты ли?
Клавдия кинула сумки на пороге и обняла дочь.
В тот день Мира вспомнила вкус домашних котлет.
— Боже мой, какая худющая, — причитала мать. — Ты не болеешь?
— Не знаю, — ответила Мира. — Не помню. Я ничего не помню…
Клавдия утерла слезу носовым платком. «Как она постарела, — отметила про себя Мира. — Наверно, последний раз я была дома лет двадцать назад…»
— Головой стукнулась? — спросила Клавдия.
— Не помню…
— Но меня-то ты помнишь?
— Тебя помню. Поэтому и говорю: тебе лучше знать, где я живу и чем занимаюсь.
— Разве ж ты мне рассказывала?.. Доченька, нам надо показаться врачу.
Мира отложила вилку и с тоской посмотрела на мать.
— Мама…
— Ты уехала в Европу, — стала вспоминать Клавдия, — редко звонила. Когда я начинала расспрашивать, вешала трубку, к родственникам не являлась…
— Что я делала в Европе?
— Ты говорила, что работаешь переводчиком в турфирме, возишь автобусные экскурсии.
— Я обманывала. Что еще?
— Ты всегда меня обманывала, деточка. Наверно, я плохая мать…
— Мама! Ты знала моих друзей, знакомых, телефоны людей, которые общались со мной?
— Друзей? Ты всегда была такой замкнутой, задумчивой девочкой. Ни к кому не ходила.
— Где и с кем я жила в Европе?
— Наверно, снимала квартиру… то в Париже, то уезжала куда-то с туристами.
— Тебе о чем-нибудь говорит имя Юрген Хант?
— Артист такой есть… Ты его фотографии собирала.
— И все, что ты о нем помнишь? А как выгнала его из дома, забыла?
— Да ты и правда головой ударилась, доченька. Как он мог попасть в дом? Разве ты была с ним знакома? Он же старше тебя лет на двадцать.
— Я его на экскурсию привозила в Москву. Помнишь?
— Разве?
Мира ушла в комнату. Клавдия последовала за ней, чтобы предотвратить неизбежное, но опоздала, Мира уже кинула на пол чемодан и стала второпях набивать его тряпками.
— Ты никуда не уедешь, — кинулась на чемодан Клавдия.
— Мама, он будет в Париже несколько дней! Если он мне не расскажет, кто я такая, мне никто не расскажет.