— Мадмуазель, — обратился к ней один из зрителей и протянул бутылку, — попейте водички, станет легче.
Мира взяла бутылку и выругалась в ответ.
— Оставьте меня в покое и прекратите подслушивать! — закричала она, на молодых людей.
Бутылку с водой графиня Виноградова не вернула. Ей действительно стоило охладиться.
— Идем, — она схватила Артура за руку и свернула во двор. — Ты у меня сейчас заговоришь по-французски, и покатишься отсюда на роликах… до самого Черного моря!
Когда в следующий раз графиня вывела пса на людное место, ей расхотелось скандалить. Теперь ей хотелось умереть тихо. Искать виноватых не имело смысла. Виноватые не прятались, они преданными глазами смотрели на графиню Виноградову, которая вдруг замерла у стены, прикоснулась ладонью к холодному камню.
— Здесь я жила, — сказала она. — Здесь стоял дом, который раньше принадлежал моим предкам. Ханни, когда узнал об этом, разбился в лепешку, чтобы купить квартиру именно здесь, и купил… маленькую, с большими окнами и камином. На пятом этаже, под самой крышей… Парижане звали этот дом «русским», потому что внизу был магазин, который тоже устроили мои предки. «Русский магазин» назывался, и ассортимент был как в Елисеевском. Представляешь, со мной здоровались продавцы.
— А теперь здесь ателье? — спросил Артур, читая надпись на двери магазина.
— Сувенирная лавка. Раньше она была у перекрестка. Дом пропал — улица сдвинулась. Вот и все! — развела руками графиня.
В глубине души она верила, что дом одумается и вернется на место. Каждый раз, возвращаясь из России после материнской взбучки, молодая графиня обретала жизненное равновесие именно здесь. Вслед за домом должны были вернуться и люди, посещавшие дом, но исторический Париж определенно стал на полквартала короче.
— Жаль… — огорчился Артур. — Как бы я вечерком посидел у камина.
— Никак бы не посидел. Камин все равно не топился. Ханни использовал его как мусорницу, а уборщица выгребала.
— Почему не топился?
— Откуда я знаю? — Мира отошла к дороге и села на скамейку у остановки. — В этой части Парижа запрещено топить камины. Нам даже заткнули трубу. Интересно, если Ханни привести сюда, он вспомнит? Он может не вспомнить меня, но то, что пропал магазин с его дурацкими армянскими коньяками…
— Конечно, вспомнит, — Артур присел рядом. — Я бы на его месте вспомнил. Ваше сиятельство зря расстроились. Подумаешь… Не вспомнит, так влюбится заново. А если не влюбится — значит козел. Зачем вашему сиятельству козел? Собака гораздо лучше.
— Привратник сказал, что мужик из дольмена выполняет только одно желание. Интересно, одно желание за всю жизнь или за один заход?
— Мне без разницы. Я второй раз в его конуру не полезу!
— Кто он, тот… мужик на тележке? С чего я взяла, что он Бог?
— Не знаю, — помотал головой Артур. — Солнце голову напекло… вот и показалось.
— Если б можно было откатиться назад. Если б мне еще раз там оказаться…
— Не знаю… — Артур почесал затылок. — Что-то мне не хочется.
— Тебе вообще ничего не хочется. Ничего и никогда. Тебе всегда на все наплевать.
— Это не так! Я хочу жить в Париже! В следующий раз, когда я разбогатею, куплю тебе квартиру сам. Выбирай, какой дом тебе нравится? Хочешь, пойдем и выберем вместе?
— Да уж… — вздохнула графиня. — Новый дом — это именно то, что меня утешит.
— А что? — удивился Артур. — Сидеть и рыдать? Это тебе надо? Ну, был дом… ну, не стало! Помнишь, как мы в Слупице искали поселок? Нашли! И дом найдется.
— Вы с Шутовым напивались так, что искали входную дверь…
— Ну, я извиняюсь, ваше сиятельство напивалось похлеще. Помнишь, Валерьяныч говорил, пьянствовать в хрономальных зонах опасно для психики, если не умеешь пьянствовать правильно. По пьяному делу вспомнишь то, чего не было.
— Мы же не в зоне.
— Мы странники, — напомнил Артур. — Ты сама сказала, что у странника один реальный мир — его память. Хочешь, чтобы дом вернулся, не надо пялиться на пустое место. Надо пойти в музей, погулять по историческим заведениям. Сэндвич наконец-то купить.
— Иди, — согласилась Мира, — погуляй. Полюбуйся на площадь Бастилии, очень историческая площадь.