Мадмуазель приняла еще один бокал. «Помоги мне, Господи, — прошептала она. Шампанское пенилось во рту, спазмы в горле не давали ему провалиться. Графиня сделала решающий глоток и поставила фужер на подоконник. — Помоги мне, Господи, — обратилась она к фонарю за окном. — Если ты мне сейчас не поможешь, потом будет поздно!»
Лестница вела в гардероб и гримерку, заставленную вешалками и стульями. В полумраке Даниель снимал с лица грим, промывая губку в миске с раствором. Судя по цвету жидкости, он был загримирован шутом для домашнего представления. Его волосы были покрыты сеткой, под халатом не было ничего такого, в чем можно без стыда предстать перед дамой.
— Салют, — поздоровалась Мира и села рядом на подлокотник кресла.
— Салют, — ответил Даниель, едва взглянув на нее.
— Посмотри мне в глаза. — Даниель обернулся, остатки краски были размазаны по лицу, в глазах застыло недоумение. — Узнаешь? — спросила Мира, задыхаясь от волнения. — Узнай меня, Даниель, пожалуйста…
Молодой человек поднял брови.
— Ницца! Прошлое лето…
У Миры провалилось сердце. Ком застрял в горле. Она смотрела на Даниеля, пока его образ не размыло слезами. Графиня пожалела, что мало выпила.
— Гитлер капут, — прошептала она и пошла к выходу.
— Эй, постой! «Мезон де прованс»… Ты училась в Сорбонне! Я вспомнил! — Мира потеряла дверь, запуталась в занавеске. — Я знаю тебя, — Даниель бессовестно схватил графиню за руку. — Подожди, я ведь точно тебя где-то видел.
Графиня обернулась.
— Откуда у тебя шрам? Тоже не помнишь?
— Шрам?
Она подвела Даниеля к трюмо и указала на белую полосу, рассекшую бровь.
— Когда ты его заработал?
— Это не шрам.
— А что это?
— Сейчас так модно. Я сбрил… Так делают.
— Чертов флорентиец, — выругалась Мира. — Кто так делает? Что ты мне голову морочишь? — она вынула из сумочки зеркальце. — На, приглядись, здесь самый настоящий шрам.
Пока Даниель изучал бровь под лампой, Мира брала себя в руки. Она была не против добавить что-нибудь покрепче шаманского, но испугалась, что утром не вспомнит, каких глупостей наговорила накануне незнакомому человеку.
— Точно, шрам, — убедился Даниель. — Я не знаю, откуда он взялся.
— Тебя зацепила пуля из автомата Калашникова. — Даниель вытаращился на гостью. — Точнее, пуля попала в печную кладку, а тебе заехало осколком кирпича. Ладно, — вздохнула графиня. — Отдай мою пудреницу, и я пойду.
— Ты кто? — спросил Даниель.
— Теперь уже никто.
— Я тебя знаю, только не помню, откуда. У меня есть еще один шрам, — Даниель задрал рукав халата.
— На локте, — вспомнила Мира. — Ты в детстве упал с велосипеда. Еще один шрам у тебя на ноге, ты наступил на морскую раковину… Скажи, Даниель, у тебя все нормально?..
Ошарашенный молодой человек пожал плечами.
— Как будто да…
— Я видела твое фото в журнале. А Кристина? Она снимается?
— У нее контракт на три года съемок…
— Сериал?
— …Ты кто?
— Ханни тебе не звонил? Когда он приедет?
— Кто такой Ханни?
— Ладно, — Мира положила руку на плечо Даниеля. — Прости, что влезла в твою жизнь. Мне пора.
— Погоди! Останься. Я хочу с тобой поговорить.
— В другой раз. Меня ждут.
— Как с тобой связаться? Давай встретимся.
— Я живу в отеле, — сказала Мира на прощанье. — Устроюсь, как-нибудь позвоню.
— Запиши телефон…
В ту ночь графиня Виноградова не сомкнула глаз. Она думала о Даниеле. Именно о Даниеле, ругая себя за спонтанный визит. Впервые в жизни она полночи думала о человеке, который ей, в сущности, был безразличен и симпатичен одновременно. Она решила, что позвонит ему как-нибудь под настроение, но не смогла найти телефон, записанный в спешке и в полумраке. «Все к лучшему», — решила Мира и постаралась заснуть, но сон не шел. Даниель был странным человеком. Только теперь эти странности ее совсем не раздражали, потому что не являлись частью ее жизни. Даниель был странным от рождения. До последнего дня с этим человеком не было ясности. Мира даже не была уверена, что Даниель — настоящее имя. Она лишь знала, что у матушки-флорентийки родились близнецы: мальчик и девочка, названные Кристианом и Даниелой, которых Господь Бог поменял местами еще в утробе. Как они утрясали это недоразумение, Мира не спрашивала. Она слышала, что Даниела росла энергичным ребенком, дралась с мальчишками, играла в войну, а Кристиан в это время причесывал ее кукол. Дети подросли, и гормоны все расставили по метам. Даниела увлеклась театром, а Кристиан решил стать художником. Семейное предание гласит, что эти двое, приехав в Париж, взяли один псевдоним на двоих, и, будучи разными людьми, даже внешне не очень похожими друг на друга, продолжали по родственной привычке жить вместе.