— Почему Люксембург? — удивилась Мира.
— Потому что других рейсов нет.
— Но я думала, мы пробудем еще неделю.
— Ты пробудешь. Я взял только два билета.
Даниель еще раз виновато улыбнулся.
— Ты бросишь меня здесь одну?
— Вот именно, детка.
— Почему?..
— Потому что с меня хватит! — Юрген подхватил чемодан. — Посмотри, машина пришла? — обратился он к Даниелю. — Потому что мне надоели твои отлучки, любопытные соседки и тушенка с запахом сортира.
— Но ты же хотел посмотреть на русскую реальность? — негодовала Мира. — Ты же сам просил не брать гостиницу, водить тебя по злачным местам…
— Вот именно, — подчеркнул Юрген, ступая за порог, — я не знаю, кого ты водишь по злачным местам, пока я сижу взаперти.
— Да ты неблагодарный придурок!!!
— Счастливо перезимовать! — попрощался Хант и хлопнул дверью, забыв в прихожей Даниеля, навьюченного багажом.
— Тебе надо было позвонить. Мы решили, что тебя похитила русская мафия.
— Но у меня сел мобильник, — оправдывалась брошенная женщина, — а на даче нет телефона.
— Ты ж его знаешь… Приезжай через неделю в Сен-Тропез, раньше он не оттает.
— Да пошел он…
Мира распахнула перед Даниелем дверь, тот шагнул на лестницу, и еще раз грустно улыбнулся.
— Тебе все же стоило позвонить…
Такси отъехало от подъезда, Мира расплакалась. От обиды и усталости, оттого, что проблемы решились, не позволив ей самой навести порядок в семействе. Больше всего на свете Миру бесила несправедливость окружающего мира и невозможность на него повлиять. Несправедливость, которая повторяется из года в год и опять повторится. Все повторится в точности. Еще один дубль ее жизни, роль выученная наизусть, роль тряпочной куклы, которая только что торчала по пояс из-за кулисы, а теперь повешена на гвоздь до следующего представления.
В прошлый раз Хант выгнал ее вместе с Даниелем. Выгнал за то, что оба вызывающе себя вели, оставшись наедине, не спросив благословения «папочки». Выгнал, и слушать не стал. Даниель придумал эту глупую сцену с единственной целью — развеселить Ханта, но дважды рогоносец не развеселился. Он так рассвирепел, что проклял обоих наследников. За время скитаний любимчики растратили карманные деньги и пристрастились к суши с уличного ларька по два франка за штуку. Мира экономила бюджет, Даниель соблюдал фигуру на японской диете. Оба продолжали издеваться над Хантом, сидя под дверями его апартаментов с покаянными минами. Случалось, что засыпали там же, и Юрген, возвращаясь с вечеринки, вынужден был переступать через сонные тела. Миру такая жизнь утомляла, Даниель был в восторге, соседи в ужасе, полиция в недоумении. В конце концов, Юрген простил обоих, потому что в глубине души был человеком незлопамятным.
«Через неделю в Сен-Тропез? — вспомнила Мира и вытерла слезы. — Интересно, что если я не появлюсь там через неделю? Что если не подойду к телефону? Он заговорит по-русски, чтобы объяснится с матушкой, или пришлет кого-нибудь из посольства? Когда-нибудь я брошу его сама, — пообещала женщина. — Мое решение будет окончательным».
Идея расстаться с Хантом посетила Миру не впервые. Сначала она была уверена, что виной всему разница в возрасте. Юрген годился ей в отцы, но с годами Мира все больше вживалась в роль мамы распущенного подростка, которая желает быть современной и во всем потакает отпрыску. С появлением Даниеля Мира взвалила на себя обязанности тещи. Она уже не была влюбленной поклонницей. Ее любовь перестала быть слепой и обрела способность к самоанализу. Ни тогда, ни теперь Мира не чувствовала себя сколько-нибудь важным человеком в жизни маэстро. Она понимала, что такого человека нет и не будет. Сначала Мира винила себя за то, что не смогла стать якорем в жизни любимого мужчины, потом винила самого Юргена. В конце концов, нашелся настоящий виновный — старый волчара Хунт, благочестивый и безупречный отец семейства. Вернувшись из русского плена, он взялся воспитывать сына, но было поздно. В трехлетнем возрасте Юрген Хант был вполне состоявшимся лодырем и хулиганом. Отцовский ремень позитивного результата не достиг.
Отец презирал все, что делал сын с юных лет. В детстве Юргену влетало за безобразное поведение и нежелание учиться, в юности за то, что выбрал не ту профессию, которую должен выбирать разумный молодой человек, уважающий семейные традиции. Отца бесило все, что делал сын, его взбесила даже «Пальмовая ветвь» Каннского фестиваля. Впервые в жизни это чудовище Мира увидела в гробу. Она понятия не имела, что все эти годы у Ханта был жив отец, потому что сам Хант не вспоминал отца никогда. «Если бы мы встретились в другой жизни, — решила Мира, — в другое время, при других обстоятельствах, на другой планете… Нет, мне надо было родиться лет через сто после смерти Ханни. Я бы повесила его фотографию над письменным столом и была счастлива».