— …А сам внушаешь Натану, что Человек не создан для познания Бога.
— Случайно не ты фотографировала Землю из космоса?
— Нет, я фотографирую Землю плоской.
— Тогда пиши и не задавай вопросов.
— Я знаю, что у тебя на уме, Валех. Ты хочешь убедить Человека в том, что теория времени ему не по силам. Что «эзотерическая» наука, субъективная по своей природе, не станет классической, пока не разрушит до основания все, что человечество нажило своим умом.
— Ты создала Натана, чтобы он дал ответы на вопросы, на которые не можешь ответить сама, и ждешь результата?
— Жду.
— Почему ты думаешь, что кто-то не ждет того же самого от тебя? Почему ты уверена, что кто-то не затеял ту же игру с тобой?
— Со мной?
— Кто ты? Стрелок или мишень? Аналитик или экспериментатор? Избранный или крутишь «колесо паровоза»? Каково твое место в реальности, в которой живешь? Ты творишь мир, чтобы познать его, а что ты знаешь о мире, который сотворил тебя?
— Научи, как это узнать, Валех?
— Встань на пути у лавины, несущейся с гор, попробуй остановить ее волей. Попробуй не подчиниться логике навязанной тебе игры, сделать то, что не посмеют сделать те, кто рядом с тобой.
— Но лавина меня уничтожит!..
— А ты рискни. Проверь, насколько ты важна тому, кто тебя создал. Если он трясется над тобой, как ты над бродягой Деевым, лавина ляжет у твоих ног.
— А если не ляжет?
— Ты не хочешь попробовать?
— Категорически не хочу!
— Тогда не осуждай Натана. Он рискует не только головой, не только направлением любимой науки, которое ценит дороже головы. Для него ставка больше, чем жизнь. Это вопрос бессмертия.
— Я в любом случае отведу от Натана лавину.
— Он так же, как ты, категорически не желает в этом убедиться.
— Хорошо, диктуй дальше, я записываю.
— И сказал Бог, живите, радуйтесь и огорчайтесь, дерзайте и отчаивайтесь, а Я буду наблюдать и задавать вопросы. Я, а не вы. А вы будете отвечать на них и остерегаться упоминать Мое имя всуе. Вы, а не Я… А когда этот мир вам покажется странным, когда вы обнаружите в нем изъяны и потеряете логику, когда вы откажетесь верить глазам своим и ушам, когда вы заподозрите, что все вокруг вас иллюзорно и несовершенно, я приду и напомню, что этот мир — Мой, а не ваш…
Оскар готовился встречать профессора, спать не ложился, и растерялся, услышав возню под окном.
— Учитель? — крикнул он в форточку. — Натан Валерьяныч, вы? — Пришелец затаился. Оскар взглянул на часы, на барометр, на непроглядную тьму за окном, и почесал затылок. — Э-эй! Какая сволочь бродит здесь среди ночи? — он выглянул в форточку, прислушался к шороху травы. — Какой кретин здесь шляется, я спрашиваю?
— Выйди и посмотри, — донесся голос из темноты.
Оскар схватил фонарь. В луч света попало лицо Артура Деева, поросшее щетиной. На плече у Деева мотался тощий рюкзак с биркой авиакомпании, в руках была кочерга, которой он взламывал раму.
— Деев? — Оскар едва не выпал на улицу. — Так быстро? Ты что, спрыгнул с самолета?
— Учитель! Учитель! — передразнил Артур. — Смотрите, Деев спрыгнул с самолета!
— Опять? — удивился Оскар.
— А ну-ка, выйди сюда, физик хренов.
— Это зачем еще?
— Может, я тебе морду набить хочу.
— Чего это вдруг?
— Выйди — узнаешь.
Оскар не вышел. Инстинкт самосохранения запретил ему выходить, велел продолжать переговоры с безопасной позиции. Артур подтянулся, уперся коленом в подоконник и поймал Оскара Шутова за воротник. От неожиданности Оскар потерял равновесие.
— Скажи, разве в прошлой жизни я был скотиной? — обратился к товарищу Артур. — Ну, скажи: «Деев, ты был дерьмом!» Так или нет?
— Нет, — пискнул Оскар. — Не был…
— Тогда почему ты, гад, решил, что в этой жизни я буду вести себя как скотина?
— Пусти…
— Ну-ка, рассказывай, за кого ты меня держишь, пес рыжий? — спросил Артур. — Ты что мне наплел про герцога Люксембургского, переводчик… мать твою?! Решил посмеяться над Деевым, да? Так ты задумал своей лохматой башкой? — он тряхнул Оскара за воротник, чтобы тот не пытался выскользнуть из рубахи. — Ты просчитался, Осик! Хрен тебе денег на счет! Я все еще здесь и желаю знать, кто я такой. Я желаю знать все о себе. Я ясно выражаюсь по-русски?
— Пусти, кретин! — пищал Оскар, цепляясь руками за раму.
— Значит, неясно. Сейчас, погоди, по-английски скажу…
— Ты, придурок, я же упаду!
— Ты за кого меня принял, гад? За козла, который заберет у дамочки последнюю память о мужичке? Ты за козла меня держишь? Я что, давал повод считать себя козлом?