Оскар усмехнулся и незаметно вышел из комнаты. Розалия Львовна прекратила рыдать.
— И что?.. — осторожно спросила она.
— То, что и должно было быть, — ответила Мира. — У дольмена снова ожил, гаденыш! Снова стал плевать в меня пузырями. С той секунды кончилась моя беззаботная жизнь, вот и все. Вообще-то, я не думала, что это надолго. Я думала, помрет. Собственно, я даже в этом не сомневалась, но у меня осталось немного смеси, которую всучили полячки. Правда, не осталось бутылочек с сосками. Мы устроились недалеко от дольмена, на первой попавшейся частоте, где была река, достаточно глубокая, чтобы Густав протащил по ней лодку. Никаким другим транспортом мы не могли его вывезти. Только на лодке у меня движок с хроно-генератором. Правда, в машине Жоржа такой же, но… я решила, что не стоит его посвящать. Впрочем… — графиня махнула рукой, — не буду об этом. Так о чем я? Да… Там мы прожили три первых счастливых дня. Было нежарко. Малыш сначала выселил меня из куртки и всю ее обоссал, потому что подгузников тоже не было. Потом мне пришлось вернуть куртку, чтобы не околеть. С тех пор крошка жил у меня за пазухой. Там он ел, спал, делал свои дела, плевался в меня розовыми пузырями, и, между прочим, постоянно орал. Знаете, что я вам скажу, Розалия Львовна? Левушка Копинский, по сравнению с вашим, просто подарок. Он почти не орал. Даже когда писался, улыбался. Он только ел и спал, спал и ел. Ваш орал не затыкаясь ни на минуту. Три дня мы ждали Густава. Три дня я не могла спать, потому что боялась во сне его раздавить. Три дня я как зомби сидела с ним у костра. Насыпала смесь в ложку, которая должна была стать могильной лопатой, разогревала с речной водой над огнем… Ложку в себя — ложку в него, и так трое суток. Друзья мои, когда появился Густав, я кинула этот орущий кошмар ему на руки и свалилась на палубе. У меня не было сил дойти до каюты, а Густав, сволочь, решил, что мне хочется спать под открытым небом.
— Мира… — прошептала Розалия Львовна, — где он? Ради Бога, деточка, куда ты его увезла? Что с ним стало?
— Да ничего не стало… Вот он, сидит, обнимает вас нежно. Подлизывается к мамочке.
Розалия Львовна перевела взгляд на Эрнеста. Молодой человек улыбнулся.
— Ты…
— Я, — кивнул Эрнест.
— Ну, где это видано? — негодовала графиня. — Как это можно было себе представить, чтобы Натан Валерьянович не знал правды? Да он бы за минуту собрал прибор, с которым Левка не имел бы проблем со здоровьем. Проблему мог решить даже мощный радиопередатчик. А главное, что и ваш, родной, от той же хрени мог загнуться, пока вы не верили в физику. И загнулся бы. Розалия Львовна, слышите меня? Я, конечно, виновата, что не сообщила после… Розалия Львовна? Але…
— Ты? — повторила Розалия, глядя на сына.
— Я, — еще раз подтвердил Эрнест.
Первым пришел в себя Натан Валерьянович. Взял сигареты и вышел вон. Мира пошла за ним на веранду, но там было пусто. Натана Валерьяновича не было на крыльце, даже во дворе ничего похожего на курящего профессора не наблюдалось. Мира хотела только стрельнуть сигарету. Она присела на ступеньках и стала рассматривать корт. Вскоре рядом с ней на крылечко присел Оскар. Присел, но слова покаянного не сказал. Только улыбнулся.
— Есть два зрелища, на которые я готова смотреть часами, — сказала графиня. — Одно из них — это крошка, играющий в теннис.
— Второе — Крокодил, который варит пиво? — предположил молодой человек.
— Нет, Крокодил варит пиво один. Даже занавеску на окне завел, чтобы никто не проник взглядом в таинство. Второе зрелище, которое я готова наблюдать, не отрываясь, часами, это как крошка учит уроки. Но это такое редкое удовольствие. Первое он доставлял мне чаще. Кстати про Крокодила. Я дала ему слово, что скажу тебе спасибо при встрече. Говорю: спасибо за идею с магнитом. Нам бы в голову не пришло его прокалить.