— Я знал, что ты двоечница…
— Удивительно, как мы оба отупели от этого агрегата.
— Люди и без агрегатов охотно тупеют. Не одних вас там заклинило.
— Как думаешь, что это было?
— Какой-то ферромагнетик.
— Думаешь, природный феномен? Может, деталь от летающей тарелки?
— Не знаю, Мирка, смотреть надо. Все, что угодно, можно предположить, не глядя. В том числе и хинею. Кстати, и от меня Крокодилу спасибо.
— За что?
— За то, что он есть. Мне стыдно вспомнить, что однажды убил русала.
— Брось… — махнула рукой графиня. — Если б ты знал, сколько нашего брата замочил Крокодил… Хороший корт построили, — заметила она. — Слишком хороший для нашего лодыря. Малыш нормально говорит по-русски? Не тормозит?
— Лучше б иногда притормаживал…
— С каким трудом я вколотила ему язык. Пришлось отдать его в русский садик на целый месяц. Что ты думаешь? Вся группа ругалась матом по-французски. Потом я нашла ему русского тренера, и дело сдвинулось. Если б не Сиськин, не знаю, что было бы с его языком. Он его и говорить заставил, и поставил ему удары, и на сборы в Россию таскал. И вообще…
— Как ты сказала? Кто?..
— Шишкин Александр Данилович. Заслуженный тренер… в будущем.
— Тренировал Эрни в детстве?
— В три года малыш не произносил букву «Ш» и звал его Сиськиным. Тот терпел-терпел и дотерпелся, что Сиськиным его стал называть весь форт. Не выдержал парень. Попросил расчет. Это он приучил малыша играть правой, а потом почему-то решил, что ошибся. Нет, Сиськин молодец, не зря получал гонорары… И то, что у него сложится тренерская карьера, вполне закономерно.
— Где ты его откопала?
— На турнире… не помню каком. Смотрю, стоит, забор бодает. Вроде не пьяный, аккредитованный в качестве тренера какой-то салаги на детский турнир. Пригляделась — вроде вены не колоты, зрачки в норме, а потом вспомнила: лет пять назад на этом месте были небольшие воротца, и дорожка к тренировочным кортам вела напрямик. Потом забор стал сплошным, а дорожку травой засеяли. Я спрашиваю: «Мужик, ты вообще где?» А он говорит: «В большой финансовой заднице, потому что родитель клиента меня рассчитал». «За потерю связи с реальностью?» — спрашиваю. Он говорит: «Имел я эту реальность… и ту, другую реальность, тоже имел…». Я предложила ему зарплату, и он пошел за мной как бездомная собачонка, не спрашивая, куда.
Взволнованная Юля выбежала на крыльцо, словно внезапно спохватилась о чем-то, и собеседники замолчали.
— Где Натан? — спросила она.
Оскар с Мирой дружно пожали плечами.
— Как вы его отпустили? Человеку может быть с сердцем плохо, — Юля убежала за калитку и скрылась в сумерках. Вслед за ней на крылечко вышел Эрнест и обнял графиню.
— Все?.. — спросил он у Оскара. — Теперь я могу назвать его папой?
— Теперь — пожалуйста.
Вслед за Эрнестом из дома вышла Алиса.
— Дала таблетки? — спросил Эрнест, не выпуская графиню из объятий.
— Дала.
— Она выпила?
— Не знаю. Во всяком случае, в рот положила.
— А водой запила?
— Запила.
— И что?
— Что?..
— Проглотила?
— Кончай издеваться, — рассердилась Алиса. — Если мама решила, что будет спать, значит и без таблеток заснет.
— А если нет? Мне пойти, протолкнуть таблетку ей в горло?
— Она просила оставить ее в покое всех. Тебя в том числе.
Компания ненадолго умолкла. Все ждали явления на крыльцо Розалии Львовны, но виновница ожиданий, не торопилась. Сначала она долго сидела в темноте, не включая свет. Потом накинула шаль, поднялась в библиотеку, где спали Соня с Левушкой, и стала будить детей.
— Софочка, — сказала она, — просыпайся, детка, мы едем домой, — Левушка, сынок… просыпайся, пора собираться. — Она включила в библиотеке свет, спустилась вниз и снова села на опустевший диван. Софья Натановна сквозь сон поднялась с дивана, выключила свет, накрыла Левушку пледом и, недолго думая, сама улеглась.
О Розалии Львовне все забыли, как только вернулась Юля.
— Сидит под забором, — сообщила она.
— Курит?
— Плачет. Я хотела с ним посидеть, — призналась девушка, — он сказал, что хочет побыть один. Сказал, чтобы мы все пошли к черту и долго не возвращались. А что мы такого сделали?
Алиса поднялась со ступенек.