— Кому выбирать? — не понял Натан.
— Ну… я так думаю, Автору. Эккур считает, что идея полной сборки Греаля — логический тупик, если конечно Оскар не согласится открыть «реальное измерение», как того хотят эзотерики.
— Женя!
— Да, Натан Валерьянович.
— Ведь ты образованный человек, а повторяешь за Оскаром такие глупости, что стыдно слушать. И ты, и Юля, и даже дети мои… все туда же! Какую бы глупость Оскар вам ни сказал, вы принимаете за откровение. Ну, как же вам всем не стыдно? Надо хоть немножко анализировать то, что вам говорят.
— Кто вас знает… — смутился доктор. — Что у вас глупость, а что наоборот…
— Ой, Женя, Женя… — сокрушался Натан. — Ой, не знаю, как дальше жить. Ладно, ты, человек далекий от физики… Но если б ты видел, какой мы набрали курс! Страшно идти на работу.
— Что-то не так со студентами?
— Они же не понимают элементарных основ! — пожаловался профессор и снова полез за таблеткой. — Нет, не то, чтоб эти дети плохо учились в школе. Прекрасно учились. Они неплохо отвечают на экзаменах, стараются, вызубривают от корки до корки, но ведь ровным счетом ничего из вызубренного не понимают, потому что патологически не способны вдуматься. Они рассуждают также как ты: один авторитетный ученый считает, а где твоя собственная логика? Для них светило науки значит больше, чем здравый смысл, даже если это «светило» несет откровенную чушь. Попробуй задать моим студентам вопрос, которого нет в билете. Мне страшно за это поколение. С каждым годом абитуриент глупее и глупее. Не знаю, как университеты теперь набирают студентов. А главное, зачем набирают? Вот эти ребята — другое дело… — Натан указал на рабочий стол Оскара. — Курс, где учился наш алхимик, был самым талантливым, самым умным курсом на моей памяти. Сейчас наши лучшие преподаватели — бывшие его однокурсники. Когда они учились, я боялся, что следом придут вундеркинды, и мне в аудитории будет нечего делать. Я думал, что придется расстаться с любимой работой, что однажды студенты сделают из меня посмешище. Я старался потакать их фантазиям, чтобы не отстать, чтобы лучше понимать поколение, которое пришло в науку, и знать, чем я могу им оказаться полезен. Но каждый следующий курс был на порядок глупее. За ними придет поколение, похожее на Эрнеста! Поколение студентов, которых не волнует в принципе ничего, кроме собственных виртуальных переживаний, не имеющих отношения к жизни.
— Это вам только кажется! Натан Валерьянович, они другие люди. Вы давно не смотрите телевизор. Обратите внимание, как выглядят молодежные фильмы и передачи. Кадры мелькают на таких скоростях, что не вглядеться, ни вдуматься. Да там и смысла особого не заложено, одни штампы. Просто они привыкают жить на запредельных для организма скоростях восприятия. Вот оно, замедление поля. Для них это вопрос выживания, гораздо более насущный, чем понимание сути. Если они не научатся мыслить штампами, они не будут успевать обрабатывать информацию. А когда поколение Эрнеста подрастет и вступит в свои права, штампы слетят с человечества, как шелуха. Оскар сказал, что люди, подобные вашему графу, смогут видеть мир таким, как он есть, потому что им предстоит освоить его, когда время сдвинется с мертвой точки. Тогда люди заново будут наживать опыт и строить основы наук… Но первое поколение, которое придет сюда, должно быть свободно от старых стереотипов.
— Наверно, ты прав, — согласился Натан.
— Вам кажется, что они чего-то не понимают. На самом деле, вашим студентам не важно, какие процессы происходят в природе. Им важно знать, какая кнопка отвечает за решение конкретной задачи. Потому что вы сами виноваты, Натан Валерьянович. Вы сделали для них сложные машины. Очень сложные. Но им, с помощью этих машин, предстоит решать проблемы совершенно иного порядка.
— Конечно, ты прав.
— Если время на нашей частоте остановится, их жизнь свернется в точку. От рождения до смерти полшага, и в эти полшага надо успеть отработать программу. Натан Валерьянович, а если время не сдвинется? Сколько оно может стоять на месте? Хотя… я опять сказал глупость. Спрошу иначе: какова вероятность, что для нас время остановится навсегда?
— А что по этому поводу думает Оскар?
— Что полная версия Греаля сможет запустить хронал. Это правда?
— Конечно, сможет, — раздался за спиной у доктора детский голос. Левушка, которого Розалия Львовна уложила спать, стоял на пороге с тетрадкой и цветными фломастерами. — Папа, я знаю, как можно включить хронал во всех дольменах Земли. Хочешь, покажу?
Натан Валерьянович только и смог, что поправить очки. Перед его глазами развернулись красочные страницы чисел, помноженных в столбик одно на другое. Числа были длинными, произведения еще длиннее. Окончательные решения зачем-то возводились в степень. Лео так понравилось оперировать степенями, что каждый новый «этаж» выделялся отдельным фломастером.