— Лучше не скажешь. Можешь еще добавить, что все его предательские откровения я записал и с удовольствием передам инквизиторам Нового Мира, если нас привлекут за убийство.
— Что, Макс? — спросила графиня. — Не хватило времени продумать операцию? Уже жалеешь, что транслятор «сломался»? В следующий раз не спеши.
— Когда-нибудь, ребята, я до вас доберусь, — пообещал Копинский, вооружаясь чашей с камнями. Бледное лицо исказила гримаса, похожая на улыбку. — Когда-нибудь, я навещу вас в аду. Будем пить коньяк и вспоминать, как весело прожили жизнь.
Он шагнул на платформу. Вагон загудел, задрожал. Двери захлопнулись. Поезд дернулся с места. Графиня держала врага под прицелом, пока не потеряла из вида.
— Что меня всегда восхищало в этом проходимце — это умение проигрывать, — признался Оскар. — С таким достоинством, словно сам подарил победу. Все, Мирка! Все! — он выхватил из рук ее сиятельства пистолет. — Поиграла и хватит.
— Чаша была фальшивкой?
— Конечно.
— Оська, они же могли нас убить! Боже мой, они могли нас убить за фальшивку.
— Не могли.
— А если на следующей станции…
— Следующей станции не будет. Я не для того проторчал здесь день, чтобы вляпаться в простую ловушку. Оставим ее нашим друзьям-друидам. Вообще-то я делал муляж для крошки, когда он был мал, дурен и крал у меня приборы. Вот, не думал, что пригодится. Что случилось, Мирка? Чего ты так испугалась?
— Они могли нас убить.
— Меня убить, — уточнил Оскар. — На это я и рассчитывал, когда строил планы. Когда не думал, что ты захочешь уйти со мной. А теперь, я бы голыми руками его придушил.
— Дурак ты… Сколько тебя знаю, всегда дураком был, дураком и остался.
— Дурак, — согласился Оскар. — Совсем забыл, что отдал тебе пистолет. Ты мне весь кайф обломала. Я бы с удовольствием поиздевался над этой сволочью. Зачем схватилась за ствол? Как ты протащила его мимо Копинского, я не понял?
— И не поймешь!
— Прятала в рукаве, когда он изучал наши ребра рентгеном?
— Спрятанное оружие — отягчающее обстоятельство, — объяснила графиня. — Оружие в руке — аргумент.
— Молодец. Крокодил бы тобой гордился.
— Оскар, как ты мог рисковать в такой ситуации? Даже я бы не стала! Даже желая смерти, я бы подумала! Просчитал он все на свете… — злилась графиня. — Счетовод хренов. Тебя в колхоз бухгалтером не возьмут с такой математикой. Отойди, видеть тебя не могу!
Графиня прошлась по вагону, который плавно набирал скорость, встала у окна, за которым тянулись серые кабеля. Следующей станции не было. Только ощущение невесомости, зыбкого равновесия между жизнью и неизвестностью. Воздух в вагоне мутнел. Графине хотелось зажмуриться, провалиться в дехрон и вспоминать свою жизнь, как когда-то давно прочитанный роман с интересными приключениями. Главное знать… главное, быть уверенной, что все описанное происходило не с ней. В помутневшем стекле она увидела отражение Оскара, почувствовала, как он ее обнял, но все это случилось не с ней.
— Хочешь поругаться со мной? — спросил молодой человек. — Ругайся. Хочешь побить — побей. Только не убегай от меня больше. А если решишь убежать, сначала выстрели мне в сердце.
— Вообще-то, я собаку хочу, — ответила Мирослава. — В том мире, куда мы бежим, есть собаки?
— Нет собак.
— Просто ты невнимательно смотрел. Собак везде полно. Помоек тоже нет?
— Помоек навалом.
— Если есть помойки, должны быть собаки. Может, скажешь, что там нет котов?
— Не интересовался.
— Боже мой, я связалась с человеком, который не интересовался котами. А с чего ты взял, что там вообще будет жизнь? Будет еще одна иллюзия. Здесь она хотя бы мерещилась наяву. Там будет только сниться. И ты будешь сниться, и собака большая лопоухая, и рыжий котенок…
— Знаешь, как переводится с Языка Ангелов слово «вагафа». «Воскрешающая мертвецов». Неправда, что вагафы — самые сильные ведьмы мира. Они создают миры, потому что не могут влиять на те, в которых живут.
— Не могу поверить, что мы отделались от Копинского.
— Слышишь, о чем я тебе говорю? Если у нашей жизни есть Автор, то, вероятно, я знаю его в лицо.
— Я не боюсь ведьм. Я боюсь, что Макс доберется до крошки раньше, чем тот получит Греаль.
— Вот тогда он нарвется, как следует. Никому не советую стоять между Греалем и крошкой.