9 + 6 + 2 = 17.
Ровно столько, сколько оставил им отец.
Напутал всё бабай, их отец, в своём завещании. Напутал тем, что не сумел правильно разделить своих животных.
Если сложить всё то, что он завещал детям, получится не 17, а немногим меньше:
8 1/2 + 5 2/3 + 1 8/9 = 17/2 + 17/3 + 17/9 = (152 + 102 + 34) / 18 = 289/18 = 16 1/18
Почти на целого ишака (точнее, на 17/18) меньше, чем было у бабая!
Завещание как бы говорило: «Одну восемнадцатую часть наследства (17/18 разделённых на 17) надо потерять».
Не догадался бабай, не догадались его дети, а мудрец смекнул, что есть остаток. И что, если его не терять, а тоже поделить, то каждый брат получит больше, чем рассчитывал.
«Подарив» братьям своего осла, мудрец просто облегчил им деление остатка: теперь они получили всех животных, что были у бабая. Семнадцать голов, а не 16 1/18!
Понятно, почему братьям не досталось и 18-го. Да просто потому, что дети строго выполнили волю родителя. Им «положено было» восемнадцатую часть наследства потерять, — они и потеряли. От 18 ишаков, которых у них стало вместе с ишаком мудреца, это составляет ровно одно животное.
Братья потеряли, а мудрец потерянное «подобрал».
Обида
Рассказ о старших мальчиках
После звонка Макс против обыкновения не сорвался сразу с места и не понёсся, всех расталкивая, в коридор. Он извлёк подкинутую записку из кармана и ещё раз внимательно её перечитал. Особо всматривался в почерк.
В записке стояло (без подписи):
«Кто? — мучительно думал Макс. — Кто написал? Никита? Яшка? Мишка Скобелев? Но они стихов не сочиняют… Может быть, Нинка Галицкая? Она сочиняет, я знаю. Такая на всё способна».
Макс всё же вышел в коридор. У раскрытого окна стояла группа девочек-старшеклассниц. Они о чём-то перешёптывались, временами прыская от смеха. Заметив Макса, девочки как по команде повернулись к нему и дружно рассмеялись.
— Приветик! — сказала одна, застенчиво улыбаясь. — Тыр-пыр, сорок дыр, как жисть, цыплёночек?
Это была Стелка-Подделка, двоюродная сестра Макса. Она всегда приветливо обращалась к брату, правда, с помощью своих мерзких словечек, но он её избегал. Он не любил её, как не любил и тётю Наташу. Обе гадкие. Мать жадная и злая, настоящая «Наталка-Шакалка», как её все называли. А дочь фальшивая. Кажется одной — хорошей, а сама почище матери. Всем лезет в дружбу и всем старается навредить.
«Может быть, она? Зайти и положить мне это в парту ей ничего не стоит…»
Вконец расстроенный, не отвечая Стелке, Макс прошёл мимо.
Как хорошо, что следующий урок был последний! Еле его досидев. Макс наконец выскользнул на Селезневку и по ней, затем по людной Новослободской быстро зашагал домой, стараясь идти без попутчиков.
Повернув с Новослободской в Порядковый переулок, Макс неожиданно нагнал Андрея, студента-медика, соседа по квартире. Андрея он любил, хотя не так, конечно, как Женю Волкова, другого их соседа, фотокорреспондента. Незаметно по пути домой Макс рассказал Андрею об обиде. Даже показал записку.
— И ты, старик, обиделся на эту чепуху? — воскликнул медик. — Ну и комик же ты, брат!
— А ты бы не обидился? Дураком назвали! Чего только не наплели.
— Да кто же на шутку сердится, ты пойми! К тому же не сами сочиняли, это точно, точно. Помнится, и мы что-то в школе в этом роде писали: «Мишка дурак, курит табак», и так далее, и так далее.
Андрей помолчал немного, потом вдруг усмехнулся. Словно что-то вспомнил.
— Слушай меня, старик! — сказал он. — Однажды я тоже в институте получил талантливую анонимку. Высмеивали, что я за всё берусь, а у меня ничего не получается (ух, это точно, точно!). Вот послушай-ка:
— Ну и что? Нашёл, кто написал? Надавал, как следует?
— Какое там! — безнадёжно махнул рукой студент. — Даже не старался.
— А… как сделал?
— «Как», «как»! Вывел тушью крупными такими буквами на большом листе ватманской бумаги всё стихотворение и повесил в лаборатории.
Уже входя в подъезд, Андрей добавил с гордостью:
— Теперь весь институт знает на память!
Выдам тайну: эти стихи сочинил московский пионервожатый Володя Минаев.