Глянул в окно: все министры собрались, главный посредине сидит, а в окне открыта форточка, царю и слышно всё.
Самый главный и говорит:
— Как приедет он от заутрени, так мы и изведём его.
— Чем же его извести?
— Яду дадим — сразу Богу душу отдаст.
— Как же яду ему дать?
— А я велел прийти его повару, с ним столкуемся. Позвали повара:
— Изведёшь царя, дашь отравы?
— Как так?
— Мы заплатим тебе хорошо.
Подумал, подумал тот:
— Ну, ладно, согласен я!
— Так вот что! Как придёт от обедни он, разговляться сядет с главным министром, с чаем и дашь яду.
А те спрашивают:
— Мы-то узнаем как про это?
— В сенат соберитесь. Как царя порешим, на балкон выйду, махну вам платком чёрным — ступайте тогда во дворец все.
Так и решили… Говорит босовик царю:
— Ты слышал?! Слезай-ка, а то ещё увидят нас…
— И то правда!
Слезли они, пошли. Пётр и думает: «Правду мужик сказал: не пошёл бы воровать, на Велик день помирать пришлось бы».
Распрощался царь с босовиком, пошёл домой. С чёрного хода пришёл на кухню, снял босовицкое[47], надел царское и ну скорей в церковь бежать к супруге. Царицу от обедни привел, гостей дожидаться стал. Заявляется министр главный. Похристосовался с царем. Тот ему:
— Ну что ж, давай разговляться. Чайку сперва выпьем.
У самого на уме порешить злодея. Повар на подносе две чашки им, одну царю, другую ставит министру главному.
У шёл повар, царь и говорит:
— Хочу я для Светлого праздника милость тебе оказать: бери ты мою чашку, пей из моей, а я из твоей выпью.
Обомлел министр, не знает, что ему делать…
А Пётр:
— Что ж ты, чашкой моей гнушаешься?
Страшно министру из этой чашки пить — жизни решиться страшно.
Царь опять ему:
— Пей из моей чашки, приказываю!
Министр за чашку взялся, а сам не пьёт, дрожат руки. Взял царь да и вылил ему в глотку чашку с ядом. Министр бряк под стол — скоропостижная смерть. Отволок его царь в кладовку, а сам велел подавать лошадей себе.
Говорит кучеру:
— Поезжай к Семёну-сапожнику, знаешь, где?
— Не бывал, не знаю…
Едут мимо городового[48], остановил Пётр кучера, городового кликнул:
— Семёна-сапожника знаешь? Где проживает?
Так-то и так-то ехать надо, рассказал царю, дальше поехали.
Подъезжают к дому.
Увидал босовик царя, испугался, ну, думает, воровали с каким-то Петром в банке царском, а теперь дознался царь, сам приехал.
Входит царь:
— Ну, Семён, я разговляться к тебе приехал, угощай чем Бог послал.
Сели они за стол, царь водки спрашивает.
— Ну, Семён, давай выпьем с тобой, похристосуемся, отравы чай не клал в неё?
У босяка — душа в пятки. А Пётр:
— Воровали вместе и разговляться давай вместе. Испугался босовик, ну, думает, конец мне теперь…
Выпили, закусили.
— Собирайся, Семён, во дворец поедем!
Босовик ему в ноги, а тот:
— Поедем!
Приехали во дворец, царь босовика с собою ведёт. Привёл в комнату:
— Сиди, Семён, дожидайся тут.
Сам в кладовку, вытащил министра главного, под стол сунул, платок из кармана вытащил черный, на балкон вышел, платком махнул — и в комнату.
Сидят, дожидаются. Загремели кареты, подъехали ко дворцу министры, в комнату вошли: царь живой сидит и босовик какой-то рядом.
— Ну, садитесь за стол. Вон ваш под столом, а за столом новый сидит.
Те глядят, понять ничего не могут.
— Вот вам министр главный, Семён-сапожник.
А Семёну говорит:
— Теперь ты будешь главным министром!
Так те ни с чем и остались.
Вспомнил Пётр про мужика, что планету смотрел, посылает отыскать его, привезти во дворец. В деревню приехали — прямо к старосте:
— Где тут у вас мужик древний, что царю говорил правду?
Искали, искали по деревне старика такого — не смогли сыскать. Один и говорит:
— Был, да помер, на самый Велик день помер.
— Так дайте бумагу из волости[49], что помер.
Написали бумагу — помер на Велик день, печать приложили, отдали кучеру. Воротились к царю…
— Ну, нашли мужика?
— Помер, на Велик день помер, вот и бумага от волости, и печать привешена.
Ничего не сказал царь, подумал только: «Правду говорил старик этот. Как сказал, так и вышло в точности: пришлось царю воровать на Велик день».
НЕБЫЛИЦА
48
Городовой. В Российской империи с 1862 по 1917 год: низший полицейский служащий, наблюдавший за порядком в городе.
49
Волость. 1. В дореволюционной России и в России до 1929 г.: низшая административно-территориальная единица — подразделение уезда, состоящее из нескольких сел и деревень с окружающей их землей. 2. Населённый пункт, административный центр этого подразделения.