Маленькому Дэвиду было всего шесть. Оказалось, что, когда он отодвигал крышку с колодца, его ведро случайно упало вниз. Колодец был глубоким, ведро безжалостно булькнуло и ушло под воду. Одну минуту Дэвид даже думал прыгнуть следом, но, к счастью, нашел другой выход. Он решил бежать, и его маленький шестилетний ум вспомнил единственное укрытие, где мальчику всегда было хорошо и сыто.
Когда тетка вытащила Дэвида из кустов за руку, его лицо было испуганным и заплаканным, он уже был наказан за свой проступок, но для жестокой тетки этого оказалось недостаточно. Она приказала Мартину принести розги и долго порола сына, пока тот кричал и плакал. Тетка Котлета оказалась еще страшнее ведьмы Мут, та хотя бы порола не собственных детей, молящих о пощаде.
После вида этой расправы я долго не могла заснуть, лежала и слушала, как жалобно скулит в спальне мальчиков Дэвид. Альберт меня успокаивал, подкатившись под бок, грея его и говоря непривычно добрые слова. Было уже за полночь, тетка давно храпела в своей комнате, а Дэвид все плакал. Тогда я не выдержала, решительно встала, быстро натянула платье и собрала в фартук припрятанную еду. Стараясь не шуметь и обходить скрипучие половицы, я потихоньку поднялась наверх в спальню к братьям. Все шестеро ютились в убогой крохотной комнатенке. В ней было бы тесно и троим, а втиснутые в нее шесть мальчиков разного возраста оказались просто в ужасной давке и грязи. Едва я открыла дверь, в нос ударил неприятный тяжелый запах, источаемый засаленными, пропитанными потом матрасами. В тот момент я с особой ненавистью представила себе просторную комнату тетки на первом этаже, которую она ни с кем не собиралась делить. Конечно, иначе ей пришлось бы раскрыть секрет своего чулана, забитого сырами, колбасами и вареньем.
Никто из братьев не спал, все сидели вокруг Дэвида и старались его успокоить. Моего появления не ждали, поэтому при звуке открывающейся двери все дернулись к постелям и притворились спящими, даже Дэвид затих. Поняв, что это не их мать, они удивленно уставились на меня.
– Я вам еды принесла, мальчики, – сказала я вместо приветствия.
Вряд ли их могло порадовать что-то больше. Дэвиду я первому щедро насыпала сухарей в подставленные ладони, ему досталось большая их часть. Остальные поровну разделила между братьями. Дэвид ел, лежа на животе, слезы все еще катились по его лицу, но он начинал успокаиваться, уж это я умела чувствовать лучше других еще с детства. Пока они ели, я открыла окно, впуская свежий воздух, смочила водой полотенце и сделала компресс. Дэвид попробовал протестовать, вспыхнув от стыда, но облегчение и простая человеческая забота успокоили его.
– Не унывай, братишка, – ободряюще сказала я. – Нас знаешь как в приюте пороли? Не переставая! У няньки даже рука болеть начинала к вечеру. Но все всегда заживало. А тот, кто бьет детей, рано или поздно попадет на суд к Хранительнице. Ты же знаешь про это?
Он не знал. Остальные братья тоже выглядели удивленно. Обычно легенду про Хранительницу Весов рассказывали детям чуть ли не с рождения, и для этого не нужна была парчовая книга с алыми страницами.
– Кому же вы тогда молитесь перед едой? – недоумевала я. – Ладно, если ваша матушка никогда не рассказывала, тогда расскажу я.
Все в комнате стали хрустеть сухарями потише, даже самым старшим было интересно послушать, будто они в жизни сказок не слышали. Я стала рассказывать, напомнив сама себе Альберта, поучительно мурлычущего про золотую рыбку.
Давным-давно за небесным полем, усеянным звездами, росло волшебное Древо жизни. Цветы с его веток разлетались по бесконечной пустоте и распускались многоцветными огнями, раскрашивая скучное полотно бескрайней темноты яркими узорами. Так длилось целую вечность, но даже вечности приходит конец. Каменеющие в звездной пыли корни уже больше не питали Древо, как прежде, оно медленно умирало. В своем смирении перед неизбежным, Древо сумело дать жизнь последнему цветку. Он был самым красивым из всех, что когда-либо распускались, и Древу понадобилось много мудрости и любви, чтобы дать ему свободу. Бездумный ветер подхватил последний цветок, и, не способный понять его ценность, понес прямо к молодому пламенному богу Солнце. Бог Солнце был горячим и безжалостным, он выжигал все, до чего дотягивались его лучи, но красота цветка тронула его сердце. Он пожалел беспомощный и невообразимо нежный цветок, подхватил его легким дуновением и опустил на землю, пустующую под ним. С замиранием сердца бог Солнце смотрел, как цветок пускает корни и прорастает новым деревом. Впервые он даровал, а не отнял жизнь. Дерево росло, его ветки поднялись выше неба, дотянулись до Солнца и коснулись его в поцелуе. В этом порыве любви и благодарности дерево исчезло, превратившись в Великую Мать Хранительницу. Горячее сердце Солнца всегда было готово к любви и ненависти, Мать Хранительница повернула его к любви.