– Вот они, злодеи, стоят перед вами и ждут справедливого суда, – провозгласил при нашем появлении Альвадо. Он оживился, ему нравилось происходящее. Король любил свою власть, любил выступать справедливым героем и немного простодушным добряком. Он много чем пожертвовал бы, лишь бы навсегда остаться в глаз своего народа добрейшим из правителей. Мы косвенно препятствовали этому и подлежали уничтожению. Кто-то из толпы бросил в Рональда камень и рассек ему бровь.
– Не надо, – сказал король, примиряюще поднимая руки, наподобие святых в старых книгах.
Толпа его слушалась, как загипнотизированная. У Альвадо был сверхъестественный дар управлять людьми, правда получен он был скорее всего при помощи магии.
– Я знаю, – продолжил король, – что трудно сдерживать себя перед такими негодяями, но мы должны оставаться людьми даже сейчас, а не уподобляться им. Они совершили много зла и даже заточили в темницу собственного дядю, моего лучшего друга, добрейшего волшебника, который всем нам так помогал в тяжелые времена болотной чумы. Как их покарать – решайте вы, – сказал Альвадо, покорно складывая руки на животе. Даже сейчас он уводил себя от опасности быть уличенным в чем-то преступном. Подготовив толпу к нужному ему решению, король оставил за людьми последнее слово. Невинная кровь должна была остаться на руках бушующего народа, но не добрейшего короля. Расчет был верным, толпа взорвалась яростными криками, среди которых не было ни одного о помиловании. Король снова поднял руку, и толпа умолкла, как по волшебству.
– Быть посему. Преступники будут казнены немедленно. А как мы поступим с ведьмой? – спросил он, указывая на меня.
Что-то вроде интереса и сожаления промелькнуло в его глазах. Нет, он не жалел меня как невиновного человека, скорее, ему было досадно потерять меня, как вещь, которой не получилось воспользоваться. Разум толпы давно не принадлежал ей и был крепко зажат в коротких пухлых пальцах Альвадо. Разгоряченная толпа жаждала и моей крови тоже, слепо веря в мою виновность. Дядя-некромант сказал королю вполголоса:
– Девчонку мне.
Король вздохнул, воззвал к тишине и в очередной раз обратился к народу:
– Колдунья только встала на путь зла, ее грешную душу еще можно спасти. Пусть она принесет клятву верности мне и моему народу, тогда я отдам ее в хорошие руки на исправление.
Я представила себе, что сделают со мной эти «хорошие руки», и подумала, что лучше было бы умереть сразу. Толпа восхитилась добротой и мудростью короля Альвадо. Двое самых расторопных уже катили колоды, которые должны были послужить импровизированными плахами для моих любимых братьев. Над ними уже стояли стражники с оголенными мечами, готовые в любую минуту по приказу короля отрубить их молодые красивые головы.
– Достаньте ей кляп, пусть присягнет на верность, – вполголоса скомандовал король.
Это был мой единственный шанс. Как только из моего рта достали вонючую тряпку, я набрала как можно больше воздуха и на одном дыхании скороговоркой прочла заветные десять слов выстраданного заклинания, боясь сбиться или что-нибудь перепутать. Я надеялась, что моей крохотной магической способности, проявляющейся в чтении чужих чувств, хватит, чтобы привести его в действие. Слова сложились в длинную фразу, разнеслись над площадью и растворились в сгущающейся над городом тишине. Недавно беснующаяся толпа стояла оцепенев, еще не понимая, что произошло. Секунду заклинание дрожало в воздухе, а затем рассыпалось осенней моросью, накрывая собой меня, короля, дядю-мага, двух братьев, и стражей, стоящих над ними с мечами. Ненадолго, всего на мгновение, все, кто был на маленькой круглой площадке перед замком, и кто теснился на узких улицах, уходящих в стороны, увидели истинный ход вещей. Король Альвадо перестал быть добрым раз и навсегда. Его друг колдун вместо избавителя от болотной чумы стал чернокнижником и убийцей, а мы больше не были преступниками.
Удивленным вздохом по площади прошло понимание. Перепуганный Альвадо сорвался с места и бросился к своей карете в безумной попытке бежать. Люди расступались, пропуская смешного толстяка, который еще недавно был добрейшим королем. Его никто не стал ловить или догонять, король бежал, провожаемый немым укором его бывших подданых. Тяжелая волна людского негодования кольцом зажала Альвадо, и мне казалось, что я вижу, как она проникает насквозь, сдавливая внутренности бывшего короля. Альвадо этого не мог видеть, но не почувствовать такое было невозможно. Он исчез за пределами города, навсегда утратив все, чем дорожил.