Освальд наблюдал за мной со своей задней парты, от него легкой волной шло спокойствие и добродушие, будто вчерашний вечер и впрямь обернулся мирным чаепитием. Я села вполоборота и украдкой взглянула на него. Очень худой и высокий, в свободной, просто скроенной рубахе, он сидел, вытянув под столом длинные ноги с узлами больших коленей. Тут я вспомнила одну вещь, которой раньше не придавала значения из-за множества других проблем. Освальда не было на экзамене. Мало этого, за все время, что он учился со мной, учителя ему никогда не делали замечаний и ни о чем не спрашивали, даже если он опаздывал или занимался на уроках чем-то посторонним, а он занимался, причем постоянно, открыто, нахально испытывая их терпение и ничего не получая за это в наказание.
Что-то было в нем такое, что отличало его от остальных учеников, какая-то уверенность, далекая от наглости самовлюбленного Комира. Он оказался старше, чем я думала вначале. Его худоба заставляла верить, что он одного возраста со мной, но, при более внимательном взгляде становилось ясно, что он скорее ровесник Альберта, и ему идет или уже исполнился двадцать пятый год. Кучерявые густые волосы Освальда блестели на солнце. Он был скорее обаятельным, чем красивым.
«Кто же ты такой? – с досадой подумала я. – Неужели просто дружелюбный прихвостень Комира?»
К моему удивлению, после урока тощий Освальд сам подошел ко мне, и непринужденно начал разговор пока я заталкивала учебники в сумку:
– Привет, Лисичка! Как дела?
Мои нервы, натянутые усталостью, недосыпанием и чувством опасности подвели, и я резко выпалила:
– Во-первых, не называй меня Лисичкой, для тебя я Александра. А во-вторых – отстань от меня. Передай своему хозяину, что я не стану ему помогать.
– Вот и умница! – спокойно сказал Освальд, будто я не орала на него только что. – Комира давно надо было поставить на место, но никто не хотел связываться.
– И ты, похоже, тоже, – недовольно буркнула я, быстро остывая, и уже не понимая, почему сорвалась на крик.
– Меня Освальд зовут, – продолжал он.
– Я знаю, как тебя зовут. Я учусь с тобой почти год. Тебе что от меня нужно, Освальд? Дружба за услугу, как Комиру?
– Нет. Мне просто нравится, что ты не боишься его, и я хочу тебе помочь.
– Ты его тоже, похоже, не очень боишься.
– Я? Его? Нет, конечно, – Освальд говорил и легкомысленно вертел на ладони небольшой хрустальный флакончик с зеленоватой мутной жидкостью. Всмотревшись, я узнала в ней сильную кислоту, одной капли которой хватило бы, чтобы прожечь дыру в полу до самого подвала академии. Мои плечи стянуло напряжением, но Освальд подкидывал флакончик так легко и ловко, словно был циркачом и всю жизнь только этим и занимался.
– Что тогда ты делал в комнате Комира вчера? – постаралась я игнорировать кислоту, но мыслями все равно возвращаясь к ней.
– Он позвал – я пришел. Любопытно было посмотреть, чем этот подозрительный тип занимается.
– Рада за тебя, – сказала я без всякого восторга, мне начинало надоедать это натянутое общение. – Мне пора идти.
– Знаю. Тренировка через полчаса.
Я уронила книгу, которую только что взяла со стола.
– Откуда ты знаешь? – чуть не выругалась я. – Ты за мной следишь?
– В каком-то смысле. Я просто наблюдательный. Наблюдательность – это недооцененное оружие. Оно помогает лучше узнать человека и управлять им без магии. Ее нельзя отнять или заблокировать противомагическим ошейником. Хочешь – научу.
Я молча развернулась и пошла к выходу, надеясь, что разговор окончен, но Освальд прицепился ко мне крепко, как клещ, и отставать не собирался. Всю дорогу до дома он шел рядом, болтая и дальше про наблюдательность, ее пользу и как она необходима для хорошего мага. Он не оставил меня, даже когда я дошла до своей комнаты и повернула в замке ключ, уже готовясь соврать что-нибудь вроде: «Было приятно поболтать, увидимся завтра». Но в этот момент он неожиданно отодвинул меня в сторону и потянул на себя дверь, плотно закрывая ее обратно. В комнате что-то взорвалось. Я удивленно уставилась на Освальда.
– Еще один сюрприз от Комира. Он подсунул тебе коптилку, – пояснил Освальд.
Что такое коптилка, я не знала, пока не заглянула внутрь. Стены, пол, каждая вещь в комнате – все было покрыто сажей. На полу крутилась небольшая картофелина, из которой плотными клубами валил дым. Он расползался по комнате, оседая на мебели, книгах, стекле, на листьях бедного умирающего лютика. Если бы Освальд не остановил меня и вовремя не закрыл дверь, меня тоже покрыло бы сажей и наверняка зацепило бы побочкой, а она могла быть какой угодно.