8.
Зинаида Константиновна Диюк, будучи главным инженером завода, на котором трудился Иванушка, больше всего походила на старшего офицера большого военного корабля, ракетного крейсера, как минимум. Ее всеведение, граничащая с грубостью прямота и доходящая до жестокости требовательность заставляли окружающих трепетать в буквальном смысле слова. Зинаида Константиновна никогда не повышала голос. Как раз напротив, чем большая ярость ее обуревала, тем тише она говорила и тогда в помещении, где происходил разнос, наступала мертвая тишина. Рассказывают, что однажды от ее шепотом произнесенного «та-а-к» заместитель главного технолога завода, рослая и склонная к полноте женщина, потеряла сознание и рухнула на пол, лишь парой миллиметров промахнувшись виском мимо угла стоявшего рядом стола, который ее непременно убил бы на месте. При этом Зинаида Константиновна только пожала плечами и тихо приказав: «Воды ей дайте», повернулась и вышла из комнаты. А еще рассказывают, что, когда во время совещания с участием представителей министерства обороны, какой-то не на шутку рассвирепевший генерал перешел на крик, сдабривая свое выступление грязной матерщиной, Зинаида Константиновна вплотную подошла к нему и, глядя прямо в глаза, тихо проговорила: «Прекратите истерику, товарищ генерал-полковник. Во-первых, здесь дамы – генерал машинально огляделся, никаких дам не обнаружил и уставился на Зинаиду Константиновну, а та продолжила – И, во-вторых, вытрите, пожалуйста, лицо, а то вы выглядите как-то – она помолчала секунду – несолидно. Вам это не идет». Все замерли, включая и генерала, который как-то механически вытащил из кармана платок и стал медленно вытирать лицо. А Зинаида Константиновна удовлетворенно кивнула, сделала шаг назад и совещание продолжилось. Поэтому нечего удивляться тому, что, когда в тот судьбоносный день Зинаида Константиновна, зашедшая вместе с начальницей центральной заводской лаборатории в одно из помещений лабораторного корпуса, обронила, уходя: «А окна грязные, как в колхозном курятнике», домой после работы никто не ушел и весь, по преимуществу женский коллектив трехэтажного здания ЦЗЛ в своих белых халатах взобрался на подоконники и табуретки с тряпками в руках. Со стороны здание стало походить на гигантский птичник, а, вернее, на голубятню, полную белых голубок, машущих крыльями. Но заводское мужичье, радостно изумившееся этому зрелищу, раз и навсегда окрестило лабораторный корпус курятником, а его начальницу завкуром. Зинаиде Константиновне вообще-то нечего было делать в лабораториях, но волею судьбы она после совещания разговорилась с начальницей ЦЗЛ и, захотев немного размяться, продолжила разговор на ходу, вплоть до произнесения роковой сентенции про курятник. Та же самая судьба заглушила мотор грузовика, везшего на завод ящики с лабораторным стеклом, из-за чего бригада такелажников вынуждена была не разбрестись, как обычно, кто куда, а остаться на заводе в ожидании груза. Грузовик прибыл почти одновременно с началом импровизированного субботника, и такелажники начали таскать ящики на склад лабораторного корпуса, проходя туда и обратно вдоль всего его фасада. Таким образом сложилась редкая по своей гармонии и многозначительности мизансцена – наверху махали руками-крылышками голубки-лаборантки, а внизу вышагивали суровые и хмурые мужики-добытчики. Судьба была в восторге от своей работы и ей оставалось сделать только последний штрих. Раздалось отчаянное «Ай!», из окна выпорхнула голубка и полетела с высокого второго этажа вниз. Проходивший в этот момент под окном Иванушка за неизмеримую долю секунды успел сделать целых три дела: он поднял голову, отшвырнул в сторону ящик с драгоценным стеклом и поймал на руки худенькую рыжую девушку в белом халате. Как ни хрупка была голубка, но на ногах Иванушка все же не устоял и грузно плюхнулся на попу, прижимая голубку к своей груди, чтобы она не запачкала об асфальт свое белоснежное оперение и не ушиблась как-нибудь. Все вокруг замерли от неожиданности, а один из Иванушкиных коллег громко произнес: «Готово, мадонн с младенцей». И никто не понял, что это был голос самой судьбы.
9.
Иван заблудился. Нехорошо так заблудился, не по погоде. И что это ему вздумалось прогуляться после работы? В снегопад, ночью, да еще не какой-нибудь, а самой что ни на есть полярной… Беспокоиться было вроде бы не о чем. От конторы до гостиницы езды на машине минут пять. Да к тому же он был совершенно уверен, что запросто может срезать и пройти дворами. Городок был маленький, но вполне благоустроенный и освещался хорошо. Собственно, это был не городок, а так, рабочий поселок вблизи небольшого горнодобывающего предприятия, но вполне современный. Никаких там бараков и отхожих мест на дворе, а двух и трехэтажные дома у подъездов которых были припаркованы машины их обитателей. Само предприятие представляло собой комплекс, занимающийся не только добычей, но и переработкой руды. Дело это было новое, как и сама шахта, добыча шла полным ходом, руда была богатая и постепенно становилось ясно, что пока еще тоненький золотой ручеек в скором времени превратится в реку. Но из-за того, что постоянно возникали всевозможные финансовые недоразумения между горняками и заводчанами, дело стопорилось, от чего и потребовалось пригласить аудиторов, команду которых возглавил Иван. Очень ему не хотелось ехать в эту командировку на самый край российской Ойкумены. Да тут еще и маленький Иван заболел, а он знал, что Маша всегда боится самого худшего, от чего как-то цепенеет и ей очень нужна его помощь. Но отказаться он все-таки не решился, так как не хотел ссориться со своим новым начальством, от которого еще неизвестно, чего можно было ждать, тем более что вся их маленькая семья целиком зависела от Ивановой зарплаты. Вот так он и оказался в полярную ночь на самом севере Кольского полуострова. С ним в эту командировку поехали еще пятеро сотрудников, но его назначили старшим, что давало ему право понукать и изматывать своих подчиненных, так как всеми своими мыслями он был с Машей и мечущемся в жару и бреду маленьким Иваном. Работа шла на износ, к ночи все страшно уставали, да к тому же в предоставленном им помещении было душновато. Вот и решил Иван прогуляться перед сном, тем более что до гостиницы было и впрямь рукой подать. И заблудился. Он был совершенно уверен, что легко найдет кратчайший путь, а потому решительно свернул с шоссе, по которому их обычно привозили и отвозили и пошел наискосок через дворы и проулки, щедро и уютно освещенные фонарями. Шел он уже минут пятнадцать и был уверен, что гостиница уже совсем близко, когда слабый снег, который неторопливо шел весь день, стал гуще, подул ветер и начался настоящий буран. Видимость сократилась до нескольких метров, но фонари все еще были различимы. Иван подумал, что надо бы вернуться к конторе, но внезапно свет фонарей погас. Стало темно и страшно. Иван остановился. Он стал озираться, надеясь различить в буране свет какого-нибудь окна. Прошел несколько шагов в одну сторону, потом в другую, повернулся, еще прошел немного, боясь наткнуться на какой-нибудь забор или ограду палисадника. Снова остановился. И тут снег прекратился, ветер стих и чуть погодя небо озарилось северным сиянием. Иван никогда ничего подобного не видел и мигом позабыл свой страх, ошалело глядя на небо. Гигантские цветные ленты сияния медленно сплетались и расплетались, то разгораясь зелено-фиолетовым пламенем, то угасая. Небо как будто дышало и зрелище было невероятное. Иван огляделся по сторонам. По-прежнему не было видно ни одного огня. Вокруг Ивана возвышались приземистые прямоугольные монолиты домов, все было покрыто чуть мерцающим снегом, в котором невозможно было разглядеть ни единого намека на какую-нибудь тропинку, Иван даже собственных следов не увидел. Тишина была действительно мертвой. Но было все-таки светло, и Иван не сразу понял, почему его так мало обрадовал этот странный, чуть зеленоватый свет. Свет был, а вот теней не было. Как в аду, пронеслось в голове у Ивана, в том самом Дантовом аду. Как ни странно, но литературная ассоциация Ивана немного взбодрила, в ней было все-таки что-то живое. Но это ведь не может быть ад, думал Иван, вон дома вокруг, машины, фонарь торчит, хоть и не горит почему-то. Не бывает в аду фонарей. Или это его собственный, личный ад? С домами, машинами и мертвыми фонарями? Ну нет, не бывает такого, что свернул в переулок и сразу очутился в аду! Ни тебе сумрачного леса, ни зверей, ни врат с письменами. Не заслужил, значит, врат. Данте заслужил, а я нет, печально подумал Иван. Странные шутки шутило с Ивановым рассудком северное сияние. Он ведь и в самом деле уже целую минуту провел на том свете, а если верить старой-престарой сказке, то минута на том свете равна веку на этом… Но вовсе сойти с ума Иван не успел. Морок оставил его, и он вдруг вполне здраво осмотрелся вокруг. Возможно, что он просто немного угорел в духоте конторы, а теперь отдышался на морозе. Иван понял, что не имеет никакого представления о том, куда ему идти. Небо потихоньку затухало, снова подул ветер,