шине минут пять. Да к тому же он был совершенно уверен, что запросто может срезать и пройти дворами. Городок был маленький, но вполне благоустроенный и освещался хорошо. Собственно, это был не городок, а так, рабочий поселок вблизи небольшого горнодобывающего предприятия, но вполне современный. Никаких там бараков и отхожих мест на дворе, а двух и трехэтажные дома у подъездов которых были припаркованы машины их обитателей. Само предприятие представляло собой комплекс, занимающийся не только добычей, но и переработкой руды. Дело это было новое, как и сама шахта, добыча шла полным ходом, руда была богатая и постепенно становилось ясно, что пока еще тоненький золотой ручеек в скором времени превратится в реку. Но из-за того, что постоянно возникали всевозможные финансовые недоразумения между горняками и заводчанами, дело стопорилось, от чего и потребовалось пригласить аудиторов, команду которых возглавил Иван. Очень ему не хотелось ехать в эту командировку на самый край российской Ойкумены. Да тут еще и маленький Иван заболел, а он знал, что Маша всегда боится самого худшего, от чего как-то цепенеет и ей очень нужна его помощь. Но отказаться он все-таки не решился, так как не хотел ссориться со своим новым начальством, от которого еще неизвестно, чего можно было ждать, тем более что вся их маленькая семья целиком зависела от Ивановой зарплаты. Вот так он и оказался в полярную ночь на самом севере Кольского полуострова. С ним в эту командировку поехали еще пятеро сотрудников, но его назначили старшим, что давало ему право понукать и изматывать своих подчиненных, так как всеми своими мыслями он был с Машей и мечущемся в жару и бреду маленьким Иваном. Работа шла на износ, к ночи все страшно уставали, да к тому же в предоставленном им помещении было душновато. Вот и решил Иван прогуляться перед сном, тем более что до гостиницы было и впрямь рукой подать. И заблудился. Он был совершенно уверен, что легко найдет кратчайший путь, а потому решительно свернул с шоссе, по которому их обычно привозили и отвозили и пошел наискосок через дворы и проулки, щедро и уютно освещенные фонарями. Шел он уже минут пятнадцать и был уверен, что гостиница уже совсем близко, когда слабый снег, который неторопливо шел весь день, стал гуще, подул ветер и начался настоящий буран. Видимость сократилась до нескольких метров, но фонари все еще были различимы. Иван подумал, что надо бы вернуться к конторе, но внезапно свет фонарей погас. Стало темно и страшно. Иван остановился. Он стал озираться, надеясь различить в буране свет какого-нибудь окна. Прошел несколько шагов в одну сторону, потом в другую, повернулся, еще прошел немного, боясь наткнуться на какой-нибудь забор или ограду палисадника. Снова остановился. И тут снег прекратился, ветер стих и чуть погодя небо озарилось северным сиянием. Иван никогда ничего подобного не видел и мигом позабыл свой страх, ошалело глядя на небо. Гигантские цветные ленты сияния медленно сплетались и расплетались, то разгораясь зелено-фиолетовым пламенем, то угасая. Небо как будто дышало и зрелище было невероятное. Иван огляделся по сторонам. По-прежнему не было видно ни одного огня. Вокруг Ивана возвышались приземистые прямоугольные монолиты домов, все было покрыто чуть мерцающим снегом, в котором невозможно было разглядеть ни единого намека на какую-нибудь тропинку, Иван даже собственных следов не увидел. Тишина была действительно мертвой. Но было все-таки светло, и Иван не сразу понял, почему его так мало обрадовал этот странный, чуть зеленоватый свет. Свет был, а вот теней не было. Как в аду, пронеслось в голове у Ивана, в том самом Дантовом аду. Как ни странно, но литературная ассоциация Ивана немного взбодрила, в ней было все-таки что-то живое. Но это ведь не может быть ад, думал Иван, вон дома вокруг, машины, фонарь торчит, хоть и не горит почему-то. Не бывает в аду фонарей. Или это его собственный, личный ад? С домами, машинами и мертвыми фонарями? Ну нет, не бывает такого, что свернул в переулок и сразу очутился в аду! Ни тебе сумрачного леса, ни зверей, ни врат с письменами. Не заслужил, значит, врат. Данте заслужил, а я нет, печально подумал Иван. Странные шутки шутило с Ивановым рассудком северное сияние. Он ведь и в самом деле уже целую минуту провел на том свете, а если верить старой-престарой сказке, то минута на том свете равна веку на этом… Но вовсе сойти с ума Иван не успел. Морок оставил его, и он вдруг вполне здраво осмотрелся вокруг. Возможно, что он просто немного угорел в духоте конторы, а теперь отдышался на морозе. Иван понял, что не имеет никакого представления о том, куда ему идти. Небо потихоньку затухало, снова подул ветер, помела поземка. Фонари по-прежнему не горели, и Иван испугался, что снова наступит тьма. Надо идти, решил он, куда-нибудь да выйду, не на Луну же я попал, в самом деле. И он решительно двинулся вперед. Становилось все темнее, и Иван прибавил шагу. И тут он увидел впереди свет. Неяркий, но теплый и вполне человеческий. Иван бросился к свету, стараясь успеть до наступления полной темноты, в которой он рискует на что-нибудь наткнуться, покалечиться и тупо замерзнуть. И он успел. Перед ним было одноэтажное сооружение, очень похожее на небольшие кафетерии или пивные, которые он помнил из детства. Их еще называли «стекляшками». В стремительно наступающей темноте сквозь уже нешуточную метель Иван успел разглядеть надпись над входом «Улыбка». Как же кстати пришлась эта улыбка, подумал Иван и ухватился за ручку стеклянной двери. Дверь подалась не сразу – мешал уже наметенный на пороге сугроб. Но Иван все-таки сумел ее наполовину отворить и втиснулся внутрь. Это и в самом деле было что-то вроде кафе. Возле окон стояли квадратные обшарпанные столики с придвинутыми к ним стульями, а посередине располагалось несколько небольших круглых стоек для любителей пить пиво стоя. Сбоку у стены находился прилавок, вроде тех, которые бывают в сельских магазинчиках. Свет лился из совершенно доисторических, пожелтевших от вековой слежавшейся пыли ламп дневного света, некоторые из которых не горели, а те, что были исправны светили тускло, чуть помаргивая и как будто нехотя. Но было тепло, и Иван почувствовал огромное облегчение от того, что все-таки добрался хоть до чего-то похожего на пристанище. По крайней мере отсюда можно позвонить, чтобы прислали машину, так как он был уверен, что заведение под названием «Улыбка» в этом городке единственное. Иван потопал ногами, чтобы сбросить снег, и огляделся. За прилавком никого не было. И тут Иван изумился сразу двум вещам. Во-первых, тому, что во всем городе света нет, а тут он почему-то есть. И, во-вторых, тому, что «Улыбка» почему-то открыта в такое позднее время. «А вот и Царевич пожаловал» – раздался мужской голос у Ивана за спиной. Иван вздрогнул от неожиданности и обернулся. В самом дальнем и самом темном углу за столом сидели четверо и глядели на Ивана. «Подсаживайся к нам» – проговорил один из них приятным баритоном, подманивая Ивана рукой и указывая на пустой стул. Говоривший был одет в белый свитер с высоким воротником под самый подбородок. Густые совершенно седые волосы были зачесаны назад и, приблизившись, Иван увидел, что они очень длинные и схвачены чуть ниже затылка золотой ленточкой. Седовласый говорил приветливо, но на его чисто выбритом худом и моложавом лице не было и тени улыбки. Свои бледноватые руки седовласый держал на столе перед собой, сплетя длинные пальцы. Иван подошел и сел на стул напротив окна, с любопытством оглядывая четверых полуночников. Те тоже внимательно смотрели на Ивана. «Здравствуйте» – сказал Иван. Ему не ответили. Странная компания, подумал Иван. Компания и вправду была не совсем обычная. По правую руку от седовласого возле окна сидел черноволосый и краснолицый крупный мужик в полевой форме без знаков различия. Его усы и бородка были коротко и небрежно подстрижены. Свои здоровенные волосатые ручищи с закатанными чуть ниже локтя рукавами форменной куртки мужик положил на стол и то сжимал их в кулаки, то растопыривал, как будто прижимая края какой-то невидимой бумаги. Его военная форма наводила на мысль, что этой бумагой должна бы быть карта, исчерченная красными и синими стрелами, зазубренными зигзагами, крупными буквами и цифрами. Совершенно невероятно, но ногти мужика были наманикюрены и покрыты ядовито-алым лаком. Сидевший напротив него был прямой противоположностью военного мужика. Он был тощ, как скелет, чисто выбрит, с тщательно прилизанными волосами и короткими седыми височками. Глаза у тощего были маленькие и с прищуром. Одет он был в черный костюм, черную шелковую рубашку и при черном же галстуке. Ивана как-то неприятно удивила необычная чернота костюма и галстука. То ли материя была какая-то особенная, то ли освещения не хватало, но не было никакой возможности разглядеть ни единой складки на том, что на тощем было надето. Черное угловатое плоское пятно и все. Прямо супрематизм какой-то, удивлялся Иван, он что, с похорон пришел? Руки тощего были в движении. Он как-то суетливо ерзал по столу костлявыми белыми пальчиками, как это делали в Ивановом детстве хозяйки, когда перебирали гречку. Ближе к Ивану сидел… или сидела? или сидело? – Иван никак не мог определить, мужчина, это существо или женщина – некое странное создание, сразу напомнившее Ивану композитора Олега К