пряничная избушка, весело подумал Иван и подошел к крыльцу. Дверь была прикрыта, но замка не было. Ивану вдруг страшно захотелось пить, аж горло свело, как захотелось. «Эй, хозяева – просипел Иван – водички не дадите?» Как будто от звука его голоса дверь скрипнула и приотворилась. Иван поднялся по трем ступенькам крыльца и открыл дверь. «Хозяева!» – снова, но уже в полголоса позвал Иван. Тишина. Он увидел у самой двери полное ведро воды и жестяную кружку, висящую тут же на крюке, вбитом в стену. Не думая ни о чем, Иван схватил кружку, зачерпнул ею воду и залпом выпил. Вода была свежая, явно колодезная. Повесив кружку на крюк, Иван поднял глаза и замер. Перед ним была низкая квадратная комната, справа из трех окон в нее лился мягкий солнечный свет. Посреди комнаты стоял квадратный стол, покрытый белой скатертью, а у стола на табурете молча сидела женщина. Подслеповато после яркого солнца Иван вглядывался в ее лицо, и не мог сообразить, старая она или молодая. Одета женщина была странно: старая гимнастерка без погон, подпоясанная широким кожаным офицерским ремнем, а из-под длинной темно-синей юбки виднелись грубые солдатские сапоги. В глаза бросался короткий алый платок, завязанный вокруг шеи каким-то странным, но при этом и смутно знакомым узлом. Господи, подумал Иван, да это же пионерский галстук! Он никак не мог определить, какого цвета у женщины волосы. Они казались не то светло-русыми, не то седыми. Глаза Ивана уже привыкли к комнатному свету, но возраста женщины он все равно не угадывал. Худощавое, красивое лицо. Не то красивая старуха, не то просто несколько усталая женщина лет сорока. Или меньше? Или больше? То ли тени играли, то ли лицо у нее и вправду менялось. Неизменным оставалось только усталое выражение. На столе лежала фуражка с синей тульей, малиновым околышем и красной звездочкой, стоял стакан в подстаканнике с чайной ложкой внутри, лежала пачка «Казбека» и коробок спичек. Вместо пепельницы тут же стояла низкая банка из-под килек. Иван уставился на фуражку и как-то внутренне подобрался. Чуть позже он разглядел пристегнутую к ремню кобуру. Женщина молчала, спокойно глядя на Ивана немигающими глазами. Молчал и Иван. Вдруг женщина проговорила без интонаций: «Посмотреть пришел. Смотри» – и чуть повела рукой в сторону стен. Иван покорно начал смотреть. Стены были плотно завешаны черно-белыми фотографиями в узких черных рамочках. Ни одна из них для любившего историю Ивана не была новой. Вот знаменитый портрет Ленина фотографа Жукова. А здесь Ленин и Сталин в горках. Маленькое фото Троцкого на трибуне. Дзержинский в кабинете, Фрунзе над картой, Тухачевский возле поезда. Смеющийся Бухарин. Похороны Ленина. Наполненный людьми Колонный зал с конвоирами возле деревянной выгородки – какой-то процесс. Днепрогэс. Нелепый трактор с облепившими его оборванными людьми. Какая-то демонстрация на Красной площади, дымящий трубами громадный завод… Снимков было множество – портретных, групповых, видовых. Парады, демонстрации, похороны, много военных снимков, ядерный взрыв, старт ракеты. И опять – парады, заводы, похороны… Иван вдруг страшно устал. Огляделся, на что бы присесть. Увидел табуретку, сел. «Уже насмотрелся – снова без интонации сказала женщина – А я вот все не насмотрюсь. Вспоминаю». Иван поерзал на табуретке и, помедлив, проговорил: «А вы как здесь… То есть, что здесь…» Женщина шевельнулась (Иван вздрогнул) и взяла папиросу. Постучала мундштуком по коробке, дунула в него, сжала посередине и закурила. По комнате поплыл синий дымок. «Как тебе лес, понравился?» Иван закивал: «Прямо чудо какое-то!» Женщина тоже кивнула: «Сама подбирала – и указала на стопку старых альбомов на подоконнике – Ты еще садика моего не видел. Мичуринский, как в книжке». Иван вспомнил одну свою знакомую старушку, которая матерно ругала Мичурина за то, что, по ее мнению, тот все лучшие яблочные сорта перепортил, но промолчал. «Хотела метро – вздохнула женщина – но не дали. Режимный объект, говорят – снова облако синего дыма – Да ты кури, если хочешь». Иван вытащил сигарету и закурил. Женщина усмехнулась, глядя на пачку «Мальборо»: «А мне трофейные как-то не пошли. Да, хотела метро. А нет, так пусть будет рай. Ну и подобрала по деревцу да по травинке». «А вы что же, одна тут?» – спросил Иван. «Как же одна? – удивилась женщина – Вон их сколько» – и показала рукой на стены. «Это для тебя они картинки, а для меня-то нет. Ходят, говорят, выпивают, в шахматы играют, да еще как играют – женщина коротко и слабо улыбнулась и вдруг добавила – А еще убивают и погибают. И любят. Хорошо так любят, как учили, не хуже, чем погибают». Иван собрался с духом и спросил: «А вы кто?» Женщина усмехнулась краешком губ: «Эх ты, Иван Иванович, а еще историк». Иван изумился: «Откуда вы меня знаете?» Женщина легонько тронула васильковую тулью фуражки: «Не догадываешься?» И добавила строго: «Я много, чего знаю». Помолчав, женщина снова заговорила: «Но хочется иногда и на незнакомого человека посмотреть. Вот я и наставляю грибочков, как в сказке, если помнишь. Знаю, что не положено, но раз в год, это ничего. Да ты не бойся, они настоящие, даже лучше, чем настоящие. Так что неси смело домой, порадуй Машу свою». «А пистолет вам зачем, от волков?» – глупо спросил Иван. Женщина пожала плечами: «Привыкла. А волков тут нет, они все там остались – она неопределенно махнула рукой – Они же санитары леса, так вот пусть у вас и посанитарят, а в рай я их не пустила». Иван встал: «Но я все-таки не понимаю, кто вы. Небывальщина какая-то лезет в голову!» «Ну уж и небывальщина – женщина как бы обиделась – Правильно ты все понял. Советская Власть, вот кто». «Приятно познакомиться» – промямлил Иван. «Да мы ж знакомы – вдруг по-настоящему улыбнулась женщина, показав желтоватые крупные зубы – Не скоро еще раззнакомимся и наша любовь впереди – пропела она последние три слова – Ну иди, Иван, прощай». Дома Иван стал чертить для Маши грибную карту, ничего про Советскую Власть, впрочем, не рассказывая. Маша с маленьким Иваном на руках подошла к столу и засмеялась. «Чего ты?» – удивленно спросил Иван. «А ты сам посмотри». Иван распрямился и увидел, что разноцветные точки, соединенные карандашными линиями, сложились в подобие кривоватой улыбки. «Грустная она какая-то» – задумчиво проговорила Маша. «Кто?» – осторожно спросил Иван. «Да улыбка твоя – Маша показала на рисунок – Грустная». Иван молча пожал плечами и подумал, что и в самом деле веселого тут мало. Потом взглянул опять на карту, и изображенная на ней улыбка показалась ему не грустной, а ехидной, даже зловещей.