Антон Тарасов
Сказки PRO…
Письма к Лиде
Солнце светило в глаза, заставляя зажмуриться или закрыть глаза руками. Блошиный рынок был похож на муравейник: кипела торговля, что-то приносили и уносили, бесконечно торговались, приветствовали друг друга, прощались. Вся эта возня прекращалась лишь на ничтожные мгновения, когда рядом закрывался автомобильный переезд, и по железнодорожному полотну с ревом проносились электрички или товарные поезда.
Железная дорога была метрах в тридцати, не больше. Тогда продавцы, покупатели и случайные зеваки замирали, как знатные артиллеристы, открыв широко рты, и в таком состоянии пребывали до тех пор, пока поезд не скрывался вдали. Звук поезда хоть и временами оглушал, это быстро проходило. Расположенные с другой стороны железной дороги дома и гаражи, несомненно, усиливали звук и отражали его сюда, на толкучку. Хотя, без железной дороги под боком она была бы уже не та, что есть сейчас.
Часть очарования была бы потеряна, и, кто знает, возникла бы она вообще на этом месте или стихийно родилась где-нибудь еще.
— Сашечка, какая удача, что ты пришел! Здравствуй, мой дорогой! — меня окликнул давно знавший меня продавец, дядя Сема.
Дядю Сему знают, наверное, здесь все. Он торгует старыми книгами, но для него эта торговля сродни высокому искусству, требующему отдачи и даже жертвенности. Он работает лишь по будням, и по понятным причинам в субботу и воскресенье, в пору самого стремительного наплыва народа — на рынке его нет. Зимой и летом в своем полуистлевшем ватнике, с бородой, напоминающей только что вытащенные из воды морские водоросли, он заметно выделяется среди других продавцов. Да и товаром тоже, надо сказать. Где он берет свои книги, я не знаю, но я не раз покупал у него за сущие копейки столь редкие издания, что один лишь их поиск в библиотечных каталогах занял бы без малого неделю. Дядя Сема был знаком с моим отцом, но где и при каких обстоятельствах они познакомились, я рассказать не берусь. И не потому, что не хочу загромождать повествование, а просто не имею понятия.
— Добрый день, дядя Сема, — ответил я ему, натянуто улыбнувшись после перенесенного на ногах гриппа, ругая себя за то, что выбрался на рынок вместо того, чтобы сидеть дома и выздоравливать. — Спасибо за книжку про ботанические экскурсии. Вы были правы, отличная книга, прочел с удовольствием и решил оставить себе.
— Ну, право твое, не спорю, — дядя Сема с укором посмотрел на меня.
Он был в курсе того, что некоторые купленные у него книги я затем перепродаю за гораздо более серьезные деньги, но на это у меня были свои причины, главная из которых заключалась в отсутствии места в комнате.
— Ты даже не представляешь, Сашечка, что я тебе покажу сейчас!
Он произносил слово «сейчас» довольно старомодно, у него оно звучало как «сейтчас». Однажды я отправил своего знакомого на толкучку только затем, чтобы он послушал, как говорит дядя Сема. Но погода в тот день выдалась неважная, дядя Сема решил отсидеться дома, мой знакомый попал под сильнейший ливень, схватил пневмонию и долго точил на меня зуб.
— Та книга, которую ты меня просил найти, из списка — из твоего, — уточнил дядя Сема и принялся рыться в какой-то на редкость грязной коробке, набитой хламом и старыми газетами. — Вот, держи.
Я не верил своим глазам. Это был Трояновский. Я долго его разыскивал и, в конце концов, отчаялся, понимая, что невозможно найти того, чего в принципе нет. Оказалось, я ошибался. Мои руки в радости затряслись, перелистывая страницы. «Да, это он, конечно же, он! — волнуясь, думал про себя я. — Интересно, сколько он за нее спросит? Сейчас как загнет цену такую, что никаких денег не хватит. И что?»
Но и здесь я ошибся. Цена оказалась смехотворной. По обыкновению, чтобы не смущать зевак и не давать повода для зависти продавцам соседних точек, дядя Сема, щелкнув пальцами, набирал цену на большом калькуляторе, а потом поворачивал его дисплеем к покупателю и важно добавлял: «Рублей». Церемония повторилась и на этот раз, после чего я вынул бумажник, достал две перегнутые пополам купюры и передал дяде Семе. Он с довольным видом сунул их себе в карман. Но наивно было бы считать, что дядя Сема остается внакладе. Уж он-то такому никогда не позволит случиться.
— Да, и еще там, в книге, мой дорогой, обрати внимание, сзади приклеен конверт, вроде как потайной, а там письма, — добавил дядя Сема. — Я не стал его отрывать и выбрасывать, вдруг пригодится, и чего интересного почерпнешь.
Дядя Сема действительно ничего не выбрасывал из книг: ни закладок, ни разложенных между страницами для сушки листьев гербария, ни вышедших из обихода купюр, ни газетных вырезок. Последние были интересны, особенно если были как-то связаны с книгой, в которую вложены. Я открыл задний форзац книги. Конверт — только он не приклеен, а слежался, легко отклеивается. Конверт слегка пожелтел, а в нем какие-то то ли письма, то ли просто записки. Они были написаны на тетрадных листках в линейку синими расплывшимися чернилами. Из уважения к дяде Семе я решил не выбрасывать конверт тут же. Я захлопнул книгу, убрал ее в сумку и, попрощавшись, медленно пошел дальше.