Ну, я и решил, хрен, он и в Конотопе – хрен, а потому, редьки не слаще, надо что-то делать, хужей не будет. Против сердечной болячки у меня давно рецепт припасенный. Что? Краски с кистями? Не-е-е! Это от другого. А от этого самое верное: нажарить, значит, коклеток побольше, огурчиков с картошечкой, и – во-одочки. Непременно из-подо льду. Душевно рекомендую.
Ну, изготовил я снасть, Хозяина на кухню зазвал, и – после третьей – говорю: жизнь, она, понимаешь, имеет подобие палки сосновой. У их обеих по два конца, если конечно, не считать всяких сучков и паразитических ответвлениев.
Просто все до невозможности, а вы, говорю, вечно с выдумками, то одёжку перекрасите, то бороды отрастите, или например, наоборот, сбреете, тряпок на колья понавесите, а под всей этой-то декорацией, как трезвым рассудком посмотреть, все одна и та же мясная отбивная без заметных эволюций. Две руки, две ноги, выступы, или, в иной случае, впадинки, волоса там, где надо, и не надо, и ничего более. Короче, говорю, неладно что-то с этой вашей романтикой. Слова одни, звук пустой и праздный! Ты же посмотри, что вы из-за этих буковок делать попривыкли! А того пуще, вовсе не делать ничего, на одно бормотание полагаться.
Вот, говорю я ему, посмотри на куличей – а, надо сказать, что мы с Хозяином – первейшие по куличам специалисты… Ась? Что за куличи? Не что, а кто. Куличи. С Золотой горки. А, не суть, обожди, после расскажу. Вот, говорю, смотри на куличей! Ведь один же в один, то же самое переставление с места на место и бестолковейшее самокопание, благо, есть в чем копаться, одни оправдания. Тебе друг нужон? Нужон! Так иди и бери! Ноги в руки, струмент за спину и – друзья, до встречи! Куда? А куда пойдется! Дверь снегом завалило – в окно иди. В какое? Да какая разница! Ты, главное, иди, главное, не стой, дорога, она по кругу бежит, по-любому получится, что друга своего и догонишь. Каждый шаг, значит, приближает. Я так считаю, на своем личном житейском опыте. А он у меня – у-у-у – такой у меня опыт! Ну, вот, он и ушел.
Собрался, как следовало, и пошел себе. Теперь голубь мне письма приносит. От него. Да не от голубя, от Хозяина. Отписывает мне всякие дорожные приключения. Какие? Вот, ты приставучий!
Ну, вот, примерно, вышел он сначала, и чувствует, тяжело ему, трудно шагается. Огляделся он потщательнее, а на нем хламу понавешено, спасу нет. Которое барахло, как есть, мертвое, а какое еще даже шевелится. Это он, главношто, сам все насобирал и собой в дорогу попер! И ведь, иное, как ни посмотри, всё дрянь необъяснимая словами, а то и вовсе чистая зараза и вред организму. Идет он, значит, перебирает эту всю дребедень, и, ты думаешь, хоть что выкинул? Нет, пишет, раз взял, значит так оно и надо, буду нести, а то, вон, с другом-то как получилось, думал – пустое, а вышло – жизненной важный предмет! Так и прет. А что делать? Идешь – иди.
А вот еще, из интересного. Рассказывает, что, если, вот эдак, немного голову набок повернуть и глаза скосить, то видно становится, что ты не один идешь, а с тобою народу тьма тьмущая, и один другого чуднее. Кто в железе весь, кто – сущий бандит, по роже ежели рассуждать, а кто и вовсе из одних цифирок, но ничего, тоже существует, старается. И все идут, не жалуются, ага, улыбаются, давай мол, мы с тобой, шагай, не спотыкайся.
Или вот. пришел он в место. Смотрит – хорошо там. И сам не понимает, почему хорошо. Вроде люди обыкновенные, не больно-то лучше других, а то и наоборот, и дела как дела, и не обращает на тебя внимания никто особо, а – хорошо. Загадка! А потом он понял. Друг его тут был и кусочек себя оставил. Ну, это я так образно выражаюсь. Ничего он от себя не отрезал, конешное дело. Просто, как бы, отпечатались там его следы, и потому Хозяин туда, нет-нет, да и опять заглянет. Надежда, она штука камнедробительная.
Или однажды вышел он на большую улицу. Широкая такая. Красивая. Народ туда-сюда ходит. А Хозяин давай с народом говорить. Про важные вещи, самые важные, что на свете есть. Говорит, говорит, холод собачий, руки мерзнут, в голосе сип, в спине смятение. А они ходят. Туда, сюда. Зыркнут так, исподволь, и дальше идут. Пара детишек остановилась, и тех нянюшка отозвала, еще, мол, научатся чему. Но Хозяин, ничего, отстоял обещанное и подумывает еще вернуться, когда потеплее станет, вдруг, это народишко от мороза так окостенел и на сердце стал нечувствительный.