Борис Немировский.
В О Н Ю Ш А.
Вообще-то в паспорте у него стояло имя Иван.Однако его уже так давно никто не называл по имени, а уж тем более - по отчеству, что он и сам стал потихоньку забывать, как его нарекли родители. Соседи и собутыльники из-под гастронома на углу звали его Вонюшей, нарочно выделяя при этом "о". Вонюша на кличку отзывался, хотя она ему и не нравилась. "У-у, жидюги пархатые", ворчал он под нос, непонятно кого при этом имея в виду - все знакомцы были русскими, а евреев Вонюша отродясь не видывал. Но ругаться таким образом Вонюше нравилось. Потихоньку, конечно - не хватало еще, чтобы кто-нибудь из мужиков услыхал, как его таким словом честят, да не вмазал бы по морде. А что вмазал бы - в этом Вонюша не сомневался. Хуже ругательства Вонюша себе просто не представлял. Конечно, каких-нибудь полгода назад он обошелся бы рутинными тремя этажами, но теперь...Теперь Вонюша знал Правду. И Правду эту открыл ему ГриГорий. Да-да, именно так, с Двумя Заглавными Буквами. Ибо ГриГорий был Большой Человек. Встретился с ним Вонюша случайно. Как-то раз гулял Вонюша поддатый. И пригулял он в непонятное место,где была какая-то площадь (имени кого-то, Вонюше неизвестного) и на площади - толпа. Толпа была шумная, в центре ее возвышался помост, а на помосте стояло несколько человек. И еще была там милиция. Прохожие толпу обходили, а милиция охраняла. Милицию Вонюша не любил и боялся, поэтому постарался тоже уйти. Но ноги сыграли с ним скверную шутку - куда бы он не пытался направиться, они упорно приводили его обратно - к фонарному столбу. Да еще и предательски разъезжались в разные стороны. Так что пришлось Вонюше философски вздохнуть, покрепче ухватиться за столб и послушать, что умные люди с помоста вещают. Вещали они по очереди и все больше непонятными словами. Однако то, что Вонюша ухитрился понять, было просто кошмарно (прошу простить автора, сам-то Вонюша таких слов не знал. Он без слов ужаснулся). Если отбросить всякую заумь типа "национального состава" и "интернационального сионизма", картину ораторы нарисовали следующую: Россия в опасности. Россиян обманули, ввергли в нищету и продали иностранцам нехорошие люди, которые называются "жиды" и "жидомасоны". Эти самые жидомасоны всех русских ненавидят, обманывают и всячески притесняют на каждом шагу. Они пролезли во все учреждения, в правительство, в Думу и все подряд продают иноземцам, которые тоже жидомасоны, но тамошние. А еще они уехали в свой Израиль, который тоже не их, а арабов. И там они теперь бедных арабов угнетают и убивают, но при этом и Россию в покое не оставили, а продолжают оставаться в правительстве и на телевидении (которое оратор красиво и раздельно назвал Тель-а-видением), и продавать все, что осталось, хотя ничего и не осталось. Слово "жиды" было Вонюше знакомо. Так ругался иногда его отец. Но Вонюша всегда думал, что это синоним слова "жадины". И в школе тоже все говорили: "Что, мол, зажидился, да ?".Но жиды оказались страшными и коварными. Вонюша поспешно оглянулся,словно проверяя, не подкрадываются ли жиды сзади, но сзади подкрадывался только милиционер. Он подошел и, хмуро наблюдая за эволюциями вонюшиных ног, спросил: - Ты чего тут ? Вонюша хотел обьяснить, что он тут ничего такого, но винные пары и врожденная скромность не позволили. Он лишь смог выдавить из себя: - Слушаю... - А-а, - как-то странно протянул милиционер, - Так ты из этих... Несмотря на хмель, Вонюша мигом сообразил, что "этих" милиционер то ли опасается, то ли уважает, во всяком случае, похоже, что не трогает. И поспешил подтвердить: - Ну да... - Поня-атно...-неопределенно протянул милиционер. Вонюша решил, что он еще сомневается в его, Вонюшиной, принадлежности к "этим" и в подтверждение своих слов завопил пропитым басом: - Веррррна ! Доло-о-ой !! И тут же увидел,что попал впросак. Толпа в этот момент затихла и напряженно слушала очередного оратора, поэтому хриплый рев Вонюши прозвучал, как выстрел "Авроры". Сотни глаз повернулись к нему и заметил в этих глазах Вонюша, что сейчас его будут бить. Видимо, кричать не надо было или же надо, но не "Долой", а, например, "Ура" либо "Даешь"...В тоске и замешательстве повернулся он к милиционеру, но тот, весь налившись черной кровью от столь беспардонного обмана представителя власти, уже готовил свой резиновый демократизатор. Вонюша закрыл глаза... - Эй, ты, который у столба ! Ты против ? Вонюша с закрытыми глазами мучительно рассуждал, "за" он или "против". Чувство опасности донельзя обострило его мыслительные способности и он отчаянно выпалил: - За! За я ц-ц-ц...(это уже просто стучали его зубы) - Чего ? - не понял задавший вопрос человек с трибуны, - Какой заяц ? А ну, давайте его сюда... Опешившего Вонюшу чуть ли не на руках передали на трибуну и поставили пред светлы очи оратора, прислонив предварительно к ограждению. - Русский ? - строго вопросил оратор. - А-га, - не открывая глаз, пролепетал Вонюша. - Ну и как же ты, русский человек, докатился до такого ? - К-какого ? - жалко переспросил Вонюша. - До пособничества главному врагу русского народа ! - Я не это, я...Я того...- и из насмерть перепуганного Вонюши ручьем полились слова. Были они совершенно невразумительны, посему приводить их нет никакого смысла. Сводилась же его страстная речь к тому, что он не виноват, он понятно, против жидов и лично за вот этого самого оратора, а это все Маньказараза в магазине жидится в долг отпустить, а он тут ни при чем, вот. Последовала секундная заминка - вонюшин собеседник переваривал услышанное. Внезапно он повернулся к микрофону и задумчиво, словно бы сам с собой, однако при этом на всю площадь, заговорил: - А знаете ли, господа, я ведь всегда был большим поклонником мужицкого ума...( Паузой он тонко дал понять, что мужицкому уму оказана великая честь.) - И вот-с, не изволите ли мужик. Ведь он не понимает в этом разумом, извините, ни шиша, но внутренний могучий инстинкт говорит ему, что жиды - зло и бороться с ними надо беспощадно... Речь его плавно покатилась дальше. Из всего сказанного Вонюша уяснил только одно - бить его не будут. Он несмело приоткрыл глаза и осмотрелся. Люди вокруг него перестали обращать на него внимание и тут-то бы ему незаметно и испариться от греха подальше, но он не сделал этого сразу по трем причинам. Во-первых, он и стоял-то еле-еле, во вторых, внизу маячил и нехорошо улыбался давешний милиционер. Но главное было не в этом, а в том, что впервые он, Вонюша, стоял на трибуне, среди важных людей, и с ним впервые говорил Большой Человек и даже, кажется, похвалил его... Вонюше немедленно захотелось стать таким же умным и красивым, так же здорово говорить и чтобы все так же внимательно его слушали. Свое настроение он выразил неопределенным, однако весьма энергичным мычанием. И - о диво !, оратор услышал его, понял и походя, не прерывая речи, коротко и ободряюще ему улыбнулся...