— Продам я корову. Хоть и жалко, да сведёт она меня в могилу. Пусть другие люди попользуются.
Привязала она корову за верёвку, повела на базар. Только ей за корову цену дали, бросилась старуха к корове, обняла её за шею и плачет:
— Корова моя милая, как мне тебя продать, кто ухаживать за тобой, как я, будет, травой кормить, водой поить? Захиреешь ты, корова, в чужих руках, намучаешься. Не отдам я тебя чужим людям, лучше к мяснику сведу, он тебя на мясо зарежет.
Привела корову к мяснику. Стал мясник ножи точить. Жалко старухе резать корову. Заплакала она:
— Корова моя золотая, молока ты даёшь много, глядишь ласково, ходишь весело. Грех мне на душу твою смерть принимать. Не дам я тебя резать, отведу-ка лучше в тёмный лес, а там ты сама собой распорядись: или к людям иди, или вольной оставайся, или серых волков утешь.
Отвела старуха корову в лес. К дереву привязала, а уйти не может. Жалко ей расставаться с коровой. Расплакалась.
— Корова моя родная, как я тебя одну оставлю? Мужа у меня на войне убили, дочери по чужим дворам разъехались, сыновья дорогу забыли. Осталась ты у меня одна-единственная. Умру я, а тебя не брошу.
Привела старуха корову домой. Поила её, кормила, чистила, пока совсем не слегла. Лежит старуха, пол у неё не метён, печь не топлена, бельё не стирано, каша не сварена. Некому за старухой ухаживать. Глаза старуха закрыла, руки на груди сложила, чувствует: пришёл ей конец. Тут подходит к ней корова и говорит человеческим голосом:
— Потрудилась ты, бабка, на славу, теперь я потружусь, а ты отдыхай.
Взяла корова ведро, пошла на речку, воды принесла, печь растопила, кашу сварила, бельё постирала, погладила, пол в избе подмела. Лежит старуха в чистой постели, кашу из миски ест да нарадоваться на свою корову не может. Не корова у неё в доме, а заботливая хозяйка.
Благодарила старуха судьбу, что дала она ей такую прекрасную корову, и жила в довольстве и счастье ещё много лет.
Коза и девочка
Жили коза и девочка. Повела однажды девочка козу пастись к речке. Общипала коза два куста дикой смородины. Не наелась.
— Хочу берёзовых листочков, — говорит.
Повела девочка козу в лес. Ободрала коза три берёзки. Не наелась.
— Хочу свежей травы.
Накосила девочка козе четыре охапки свежей травы. Съела коза траву и опять орёт:
— Хочу ещё чего-то.
— Чего же я тебе дам? — говорит девочка. — Больше у меня ничего нет.
Подобрала девочка у дороги горький стебелёк полыни. Дала козе. Пожевала коза горький стебелёк полыни, выплюнула.
— Вот теперь-то я сыта.
Золотое колечко
В одном селе жил парень. Любил он девушку. Трудно было не влюбиться в неё — так она была чиста, юна и прекрасна. Парень хотел взять девушку замуж, но она сказала:
— Я бедна, у меня нет даже колечка, а без колечка я не хочу выйти замуж.
— Я тоже беден, — сказал парень, — и у меня нет колечка, но не печалься, я принесу тебе такое колечко, которого нет у первой красавицы в мире.
Он попрощался с девушкой и отправился в дорогу. Уже в первый день он понял, что долгим и трудным будет его путь к колечку, что он потратит на него всю жизнь. Но он старался не для себя. Он считал, что его девушка будет всегда красива и не умрёт никогда, а колечко ей пригодится, даже если он и не женится на ней, для другого.
Так и случилось. Он ушёл из села юношей, а вернулся глубоким старцем. Но он не потратил времени впустую, принёс колечко, которого не было у первой красавицы в мире. Колечко было из чистого золота, с узором, с камнем, в котором отражались и небо, и земля.
Старик подошёл к девушке и сказал:
— Я состарился, а ты осталась молода. Десять лет я искал реку с золотым песком, десять лет промывал песок, десять лет плавил золото, гнул проволоку, шлифовал, наносил узоры, искал камень — словом, сто лет, всю свою жизнь, я отдал этому кольцу, и оно получилось на славу. Возьми его, такого колечка нет у первой красавицы в мире.
Он отдал колечко девушке, лёг на землю и тут же умер. Старик так и не узнал, что девушка, которую он эти годы любил и для которой ушёл за колечком, не дождавшись жениха, давным-давно умерла, а встретилась ему совсем другая девушка. Ведь с тех пор, как он ушёл за колечком, прошло не сто, а целых десять тысяч лет.