Это был самый обыкновенный холодильник — только очень большой. Там, где было написано «Мясо», лежало много мяса, а где «Фрукты» — очень много фруктов и овощей. Над дверью, когда она открывалась, зажигался большой голубой шар, а на стенках внутреннего шкафа был такой толстый иней, что Снегурочка могла бы писать на нём, если бы она умела писать. Для удобства кто-то предложил называть её И.О. (исполняющая обязанности) Снегурочки, но директор сказал, что это вздор, и девочку стали называть просто Настей.
Но была ли она Снегурочка? — вот вопрос, который интересовал решительно всех, но больше всех, разумеется, учёных. Это было время, когда много писали о Снежном человеке, который будто бы живёт в Гималаях, и один из учёных предположил, что Настенька — дальняя родственница этого дикаря, который только и делает, что ходит, оставляя огромные следы на снегу. Другой, много лет изучавший сказку о Золотом Ключике, пытался доказать, что неизвестный старик, вылепивший девочку из снега, не кто иной, как папа Карло, который вырезал Буратино из полена.
Почти каждый день учёные, надев шубы и валенки, отправлялись в холодильник, и Настенька терпеливо рассказывала им свою историю. Ох, как они ей надоели! Особенно один, с синим носом, который то и дело дышал на пальцы и хлопал в ладоши, чтобы согреться. Глаза у него почему-то бегали, но, когда ему говорили об этом, он отвечал, что иногда они бегают даже у великих людей.
Теперь Настенька знала, что такое «пальто», что такое «луна» и что такое «конкретно». В холодильнике у неё был порядок. Всё хорошело, едва попадало к ней в руки. Солёное мясо начинало выглядеть свежим, рыба — живой, а на сыре выступали аппетитные слёзы. Что касается холода — нечего и говорить. В холодильнике было холодно, как на Северном полюсе или даже как на Южном, потому что на Южном, говорят, ещё холоднее.
Плохо было только одно: она очень скучала. Правда, Петька бывал у неё почти каждый день, хотя по арифметике у него была двойка. Но двойка, в конце концов, та же тройка, а до конца четверти было ещё далеко!
Они разговаривали. Петя рассказывал Настеньке о своих делах, а она ему — о своих. Он — о том, что у них злющая завуч и что, когда Настенька научится читать, он принесёт ей «Таинственный остров», а она — что ей очень скучно. Холодильник зашумит, а ей кажется, что это ветер шумит. Учёные надоели, особенно один с синим носом, который всё старается ковырнуть её пальцем. Луны в холодильнике нет, а ведь говорят, что, кроме луны, есть ещё и какое-то солнце? Правда, учёные говорят, что она должна бояться солнца, но ей всё-таки хочется на него посмотреть.
Петьке было страшно дотронуться до Настеньки, но он легонько хлопал её по плечу и говорил:
— Ничего, Настасья, держись!
Потом она говорила ласково:
— Идите, Петенька. Вы замёрзли.
Но он сидел, пока ноги у него не становились, как деревяшки.
И вот однажды, нарочно вскочив пораньше, чтобы приготовить уроки (ему хотелось поехать к Настеньке прямо из школы). Петя включил радио и услышал: «Внимание, внимание! Пропала девочка, по имени Настенька, из породы Снегурочек, очень хорошенькая, в ситцевом платье, вежливая, ходит легко. О местонахождении просьба сообщить в Институт Вечного Льда».
4
Широко известно, что, как только происходит что-нибудь не совсем обыкновенное, сразу же появляются слухи. В тот же день весь город заговорил о том, что некий Персональный Пенсионер, почтеннейший человек со множеством медалей, своими глазами видел девочку в лёгком платье, которая катилась по улице, как на коньках, а потом — раз! — и взлетела. Не высоко и не из шалости, полагал Персональный Пенсионер, а просто потому, что не могла не взлететь. Его спрашивали: «Почему же всё-таки не могла?» Он отвечал, подумав: «Видите ли, она так плавно шла, что положительно не могла не взлететь».
Второй слух касался ласточки, которой надоело каждый год улетать в жаркие страны. Она осталась на зиму в Москве, а в этот день стоял сильный мороз, и нет ничего удивительного в том, что она стала замерзать на лету.
— Падаю, — сказала она и без сомнения упала бы, если бы её не подхватила девочка в лёгком платье, хорошенькая и очень вежливая: даже с ласточкой она заговорила на «вы».
— Что с вами?
— Я умираю.
— Я бы положила вас за пазуху, — задумчиво сказала девочка, — но боюсь, что там вам будет ещё холоднее.
И с ласточкой в руках она побежала дальше.
Третий слух касался Пекаря, который любил говорить о себе: «Я, как одинокий мужчина...» Он любил похвастаться, а похвастаться было не перед кем — ни жены, ни детей. Так вот этот Пекарь только что вытащил из печки минский хлеб и только что сказал другому пекарю: «Я, как одинокий мужчина...» — когда какая-то девочка легко вбежала в пекарню и сунула ему за пазуху ласточку. А у Пекаря за пазухой, как известно, тепло, как на Юге.