— О мой добрый отец! Белоснежка жива! Она перед тобой! Обними же скорее свою дочь!
И, хотя отец не видел своей дочери целых четыре года, он узнал ее сразу! И голосом, услышав который ангелы заплакали от радости, воскликнул:
— О моя любимая дочь! Мое дорогое чадо! О моя Белоснежка!
Утомленный государственными заботами, старый король на следующий же день передал свои земли зятю, который после смерти своего отца объединил оба королевства, а новорожденный сын его получил в наследство одно из самых больших и прекрасных государств на земле.
Человек, который не мог плакать
В одном красивом доме, неподалеку от городка Хомбург, жил граф Балдрик; был он человек богатый. Многие дома во Франкфурте принадлежали ему; его замки встречались повсюду. Говорили, что владения графа столь обширны, что не хватит и суток, чтобы выйти за их пределы.
У графа Балдрика было несметное количество слуг и охотничьих собак, но он никогда не прибегал к их услугам. Стол его ломился от обилия яств; но часто граф вставал из-за стола, так ни к чему и не притронувшись.
В погребах Балдрика хранились лучшие рейнские, французские и венгерские вина. Подавались они в золоченых сосудах из серебра. Но нередко он ставил кубок обратно, едва пригубив его содержимое.
А дело было в том, дорогие дети, что этому пресыщенному богатствами человеку недоставало одного: слез. Да-да! Слез! Ибо он совсем не мог плакать!
Ни радость, ни страдание не могли вызвать у графа Балдрика даже крошечной слезинки.
Умер отец, но он не заплакал. Умерла мать, и он не зарыдал. Скончались двое его братьев, а он не смог проронить над их могилами ни одной слезы.
Не смог он заплакать и от радости, когда через десять лет после свадьбы жена, наконец, родила ему дочь.
Однажды, когда Лие — так звали графскую дочь — уже исполнилось четырнадцать лет, она вошла в кабинет отца и увидела, что тот сидит в темном углу и горестно вздыхает.
— Что с вами, батюшка? — спросила она. — У вас такой печальный вид…
— Мне в самом деле страшно тяжело, доченька. Умер мой последний брат, дядя Карл.
Лия очень любила дядю Карла, приносившего на каждый Новый год какой-нибудь приятный подарок.
И потому, узнав от отца печальную весть, она залилась горючими слезами.
— Бедный дядя Карл! — проговорила Лия сквозь слезы.
— Счастливая… Она может плакать! — прошептал граф, с завистью глядя на дочь.
— У вас такое горе, а вы не плачете… Почему, батюшка? — спросила Лия.
— Увы! — отвечал тот. — Слезы — это небесный дар. Блажен, кто может плакать, ибо свое страдание он выплакивает вместе со слезами. Моя же участь печальна.
— Но почему?
— Потому, доченька, что Господь отказал мне в том, что дал последней твари: слезы.
— Господь отказал в них вам, он же и даст!.. Я стану так усердно молиться, что он вернет вам слезы!
Но граф лишь покачал головой.
— Судьба моя решена, — проговорил он. — Я должен погибнуть оттого, что не могу плакать. В тот миг, когда мое сердце переполнится слезами, а глаза будут готовы их пролить — я умру.
Лия встала на колени и протянула руки к отцу.
— Нет! — воскликнула она. — Вы не умрете! Должно же существовать средство вернуть вам слезы! Назовите мне его, и я его достану.
Балдрик заколебался, будто действительно знал такое средство. Но добыть это средство, похоже, было не под силу юной девушке. И, не проронив ни слова, он вышел.
Он не спустился к ужину.
Напрасно Лия прождала его и к завтраку. Пришел слуга и сказал девушке, что Его Светлость просит ее подняться к нему в кабинет.
Лия тут же встала из-за стола и направилась к отцу.
Как и накануне, она нашла его полулежащим в своем кресле. Лицо графа было страшно бледным, как у покойника.
— Любезное дитя мое, — начал он, — мое сердце уже так полно горя, что вот-вот разорвется на части. Слезы бурлят в нем, как горный поток, готовый прорвать плотину… И, поскольку кончина моя близка, я позвал тебя, чтобы сказать, что на мне лежит кара за преступление, которого я не совершал.
— О говорите, говорите, батюшка! — воскликнула девушка. — Может, вам удастся заплакать!
С обреченным видом граф покачал головой и промолвил:
— Я хочу рассказать тебе, как случилось, что Господь лишил меня слез… Слушай же…
«Дед мой был жестоким человеком и за пятьдесят лет жизни не пожалел ни одного несчастного. Сам он отличался отменным здоровьем. Богатства его были несметными. „Болезнь, — говорил дед, — это плод воображения, а нищета — результат беспорядка“. Когда ему сообщали, что такой-то заболел, он отвечал, что тот навлек на себя болезнь либо беспорядочной жизнью, либо неправильным питанием. Так что ни бедняк, ни хворый не вызывали у него жалости и не могли рассчитывать на его помощь.