Но, вероятно, богохульство ее мужа помешало тихому шепоту, вылетавшему из ее губ, подняться к Богу…
На следующий день, верный слову, мой дед поднялся ни свет ни заря и, сопровождаемый двумя оставшимися собаками, направился в поле.
Хотя, как и сегодня, на календаре значилось 3 ноября, снега было полно, и собаки, проваливаясь по самую грудь, бежать не могли.
Кроме того, снегопад длился всю ночь, зайцы еще не покидали своих лежек, и следов не было видно никаких.
Дед попытался было спугнуть какого-нибудь косого, но, несмотря на весь свой опыт, не нашел ни одного, хотя пробежал около шести лье.
Ничего другого ему не оставалось, как с пустым ягдташем возвращаться домой…
После обеда он запер собак, снял с гвоздя ружье, поцеловал жену и детишек.
— Ты куда, Жером? — удивленно спросила моя бабка.
— Хочу устроить косому засаду, жена… Разве я не обещал детям зайца?
— Ты его подстрелишь в следующее воскресенье.
— Я сказал, что принесу сегодня, а не в следующее воскресенье. Хорош я буду, если не сдержу слова!
Дети кинулись к отцу на шею.
— Папа, папа! Подстрели зайца!
— Большого-большого! С собаку! — смеясь, добавил сын.
— Огромного-преогромного, как ослик тетушки Симоны! — еще громче крикнула дочь.
— Не волнуйтесь, крошки! — отвечал Жером Палан, нежно обнимая детей. — Будет вам заяц!.. Сегодня ночью, при луне, все косые выскачут на снег!.. Громадные, как слоны!
И повесив ружье на плечо, ушел.
VI
Он пошел по дороге к Ремушану.
Полагая, что снегопад не прекратится и что зайцы спустятся в лощины, он решил поохотиться в долине между Ремушаном и Спримоном.
Дойдя до перекрестка, Жером Палан остановился.
Место для засады было самое подходящее.
Других охотников опасаться не приходилось, так как был праздник.
В те годы возле того места росли кусты. Там мой дед и засел.
Прошло всего пятнадцать минут, судя по тому, что часы пробили девять, как вдруг со стороны Эйвейя послышалась веселая застольная песенка.
— Что за черт? — выругался дед. — Этот гуляка сейчас распугает мне всех зайцев!
Голос становился все громче.
Снег захрустел уже совсем рядом с кустами.
Светила полная луна. Свежевыпавший снег усиливал ее свет.
При таком освещении дед легко узнал певца. Это был Тома Пише.
Он направлялся к своему тестю, эйвейскому магистру, жившему во Франшимоне.
Едва Жером Палан увидел убийцу его собак Фламбо и Рометты, как кровь ударила ему в лицо, а пальцы судорожно сжали приклад ружья.
Но он не был злым человеком и ничего плохого не замышлял.
Он решил пропустить Тома Пише. Лишь бы тот с ним не заговорил!
И Тома Пише действительно прошел мимо.
Он даже не заметил моего деда.
Но по воле злого случая он пошел той же дорогой, по какой пришел Жером Палан.
И вдруг увидел на снегу свежие следы.
Они доходили только до перекрестка, дальше никаких следов не было.
Пише оборотился и увидел кусты. У него возникло подозрение, что там притаился охотник, и, желая убедиться в этом, он пошел обратно.
Жером Палан понял, что его сейчас обнаружат.
Не желая доставлять удовольствия своему врагу, он сам поднялся во весь рост.
Тома Пише от неожиданности остановился. Он сразу понял, с кем имел дело. И тут, вероятно, движимый чувством раскаяния за совершенное когда-то зло, проговорил почти ласково:
— А, господин Палан? Мы снова в засаде?
Дед промолчал, лишь стер рукавом со лба пот.
Пише продолжал:
— Ну и ветер сегодня! Волку не позавидуешь!
— Проваливай! — вместо ответа крикнул мой дед.
— Как это «проваливай»? — удивленно спросил тот. — Почему это я должен проваливать? И по какому праву вы мне приказываете?
— Говорю тебе — проваливай! — стукнув прикладом о землю, повторил Жером Палан.
— Уж не потому ли, что вы тут браконьерствуете, незаконно охотясь по свежему снегу?
— Я говорю тебе еще раз, — крикнул дед, — убирайся подобру-поздорову!
Тома Пише на мгновение заколебался, но, видимо, профессиональная гордость не позволила ему отступить перед браконьером.
— Раз так, — сказал он, — то я никуда не пойду! Когда я увидел вас, Жером Палан, то решил было уйти, потому как после тюрьмы у вас не все дома, как говорят, а умалишенным и детям надо уступать… Но коли вы разговариваете со мной в таком тоне, то я вас сейчас арестую и еще раз докажу, что свое дело знаю.
И он пошел прямо на моего деда.
— Ни с места, Тома! Не вводи во грех! — в сердцах крикнул тот.