Выбрать главу

Понятно, что все эти мысли пришли к Мари после внимательного изучения маленького человечка, к кому она с первого взгляда прониклась дружескими чувствами; и чем больше Мари его изучала, тем больше доброты и нежности она находила в его лице. Его светло-зеленые глаза, которые можно было упрекнуть лишь в том, что они были слегка навыкате, выражали исключительно безмятежность и доброжелательство. Завитая борода из белой ваты, покрывавшая весь его подбородок, необычайно ему шла и придавала особое очарование улыбке, в которой открывался его рот, быть может несколько великоватый, с разрезом чуть ли не до ушей, но зато с алыми и блестящими губами.

И потому, после того как в течение десяти минут девочка рассматривала со все возраставшей нежностью этого человечка, не смея к нему прикоснуться, она воскликнула:

— Ах, милый папочка! Скажи мне скорее, кому принадлежит этот славный маленький человечек, что сидит под самой елкой?

— Никому в отдельности, а вам вместе, — ответил президент.

— Как это так, папочка? Я тебя не понимаю!

— Это ваш общий работник, — объяснил президент. — Ему надлежит впредь разгрызать для вас все орешки, какие вы будете есть; и он принадлежит тебе так же, как и Фрицу, а Фрицу так же, как тебе.

И, осторожно вынув человечка из-под елки, президент приподнял его узкий деревянный плащ и нажатием на самый обыкновенный рычажок заставил его открыть рот и показать два ряда белых и острых зубов. По предложению отца Мари всунула в рот человечку орех, и — щелк! щелк! — человечек разгрыз орех с такой ловкостью, что скорлупа раскололась на тысячу кусков, а нетронутое ядрышко упало на ладонь девочки. И тогда Мари поняла, что милый маленький человечек происходит из старинного и высокочтимого рода Щелкунчиков, который не уступает в древности самому городу Нюрнбергу и истоки которого теряются во тьме времен, и продолжает почтенное и человеколюбивое ремесло своих предков; придя в восторг от своего открытия, Мари принялась прыгать от радости. Увидев это, президент сказал ей:

— Ну хорошо, малышка Мари; хотя Щелкунчик принадлежит в равной степени и Фрицу и тебе, но, раз он так тебе нравится, я поручаю прежде всего тебе заботиться о нем. Отдаю его на твое попечение.

С этими словами президент протянул человечка Мари; она взяла его в руки и тотчас же заставила приступить к делу, но сердце у этого очаровательного ребенка было настолько добрым, что она стала выбирать самые маленькие орешки, чтобы ее подопечному не нужно было слишком широко раскрывать рот, поскольку это вовсе не шло ему и придавало его физиономии смешной вид. Тут и фрейлейн Трудхен решила в свою очередь полюбоваться на Щелкунчика, и ему пришлось грызть орешки для нее тоже; надо сказать, что проделал он это весьма любезно и без малейшего недовольства, хотя фрейлейн Трудхен, как известно, была всего лишь служанкой.

Тем временем Фриц, все еще продолжавший объезжать своего гнедого коня и проводить маневры со своими гусарами, услышал раз двадцать повторенное "Щелк! Щелк! Щелк!" и понял, что рядом происходит что-то новое. Он поднял голову, вопрошающе посмотрел удивленными глазами на группу, состоявшую из президента, Мари и фрейлейн Трудхен, и заметил в руках у сестры маленького человечка в деревянном плаще; он спешился и, не тратя время на то, чтобы отвести гнедого коня в конюшню, подбежал к Мари, давая знать о своем появлении радостными взрывами смеха, охватившего его при виде того, какой комичной становилась физиономия человечка, когда тот разевал свой широкий рот. Прежде всего Фриц потребовал свою долю орехов, расколотых Щелкунчиком, — ему их дали; затем он заявил о своем праве самому заставить человечка грызть орехи — ему предоставили это право как совладельцу игрушки. Однако, в отличие от своей сестры и невзирая на ее возражения, Фриц сразу же стал выбирать и всовывать в рот Щелкунчику самые большие и самые твердые орехи, так что после пятого или шестого такого ореха раздалось "Трах!" — и три маленьких зуба вывалились изо рта Щелкунчика, а его вывихнутая нижняя челюсть сразу же обвисла и зашаталась, как у старика.

— Ах, мой бедный, милый Щелкунчик! — вскричала Мари, вырывая человечка из рук брата.

— Что за дурак! — воскликнул Фриц. — Хочет быть Щелкунчиком, а у самого челюсть стеклянная! Это не настоящий Щелкунчик! Он не знает своего ремесла! Отдай-ка мне его, Мари, пусть он продолжает грызть мне орехи, даже если при этом у него выпадут оставшиеся зубы и окончательно отвалится подбородок! Ну зачем тебе этот лентяй?

— Нет! Нет! Нет! — закричала Мари, сжимая в объятиях маленького человечка. — Нет, ты больше не получишь моего бедного Щелкунчика! Посмотри только, как он с несчастным видом смотрит на меня, показывая свою бедную раненую челюсть! Фу! У тебя злое сердце, ты бьешь своих лошадей, а на днях застрелил одного из своих солдат!

— Я бью своих лошадей, когда они упрямятся, — ответил Фриц самым фанфаронским тоном. — Что же касается солдата, на днях расстрелянного мною, то это был жалкий бродяга, с которым я ничего не мог поделать в течение всего года, что он был у меня на службе, и который в один прекрасный день кончил тем, что дезертировал с оружием и снаряжением, а это во всех странах мира влечет за собой смертную казнь. Впрочем, все это вопросы дисциплины, и к женщинам они отношения не имеют. Я не мешаю тебе наказывать твоих кукол, а ты не мешай мне бить моих лошадей и расстреливать моих солдат. А теперь я хочу Щелкунчика!

— Папочка! На помощь! — закричала Мари, заворачивая человечка в свой носовой платок. — На помощь! Фриц хочет забрать у меня Щелкунчика!

На крики Мари к детям приблизился стоявший в отдалении президент, а заодно примчались еще президентша и крестный Дроссельмейер. Каждый из детей приводил свои доводы: Мари — желая оставить Щелкунчика у себя, Фриц — стремясь забрать его у сестры; и, к большому удивлению Мари, крестный Дроссельмейер с улыбкой, показавшейся девочке зверской, признал правоту Фрица. К счастью для бедного Щелкунчика, президент и президентша встали на сторону дочери.

— Дорогой мой Фриц, — сказал президент, — я отдал Щелкунчика на попечение вашей сестры, и, насколько мне позволяют судить в данную минуту мои скромные познания в области медицины, несчастный тяжело покалечен и крайне нуждается в лечении; поэтому до окончательного его выздоровления я предоставляю Мари полную возможность распоряжаться им, и никто не вправе против этого возражать. Впрочем, ты, кто так силен в военной дисциплине, скажи, разве ты когда-нибудь видел, чтобы генерал снова посылал в бой солдата, раненного на службе? Раненые отправляются в госпиталь и лежат там до полного своего выздоровления, а если вследствие ранений они остаются калеками, у них есть право уйти в инвалидный дом.

Фриц хотел было настаивать на своем, но президент поднял указательный палец к правому глазу и проронил всего лишь два слова:

— Господин Фриц!

Мы уже говорили о том, какое влияние оказывали на мальчика два эти слова; поэтому, пристыженный выговором, который ему пришлось получить, он сейчас же, не вымолвив ни слова, потихоньку проскользнул к тому краю стола, где его гусары, выставив часовых на самых опасных постах и обеспечив сторожевое охранение, без шума расположились на ночлег.

Тем временем Мари подобрала зубки, выпавшие у Щелкунчика, которого она продолжала держать завернутым в носовой платок и отвисшую нижнюю челюсть которого она подвязала красивой белой ленточкой, отколов ее от своего нового шелкового платья. А маленький человечек, такой бледный и испуганный сначала, явно поверил в доброту своей защитницы и стал понемногу успокаиваться, видя, как нежно она его убаюкивает. Внезапно Мари заметила, что крестный Дроссельмейер с насмешкой смотрит на материнские заботы, проявляемые ею по отношению к человечку в деревянном плаще, и ей даже показалось, что единственный глаз советника медицины горит злобным огнем, чего она у него прежде никогда не видела. И девочке пришло в голову на всякий случай отойти подальше.