— Часы, часы! Стучите тише, тише — слышит все король мышиный! Бом! Бом! Бом! Напевайте только песню старую свою! Бом! Бом! Бом! Звоните, колокольчики, звоните час его последний — ведь королю конец вот-вот придет!
И — Бом! Бом! Бом! — часы глухо и хрипло прозвонили двенадцать раз.
Мари страшно испугалась. Она задрожала с головы до ног и хотела убежать, как вдруг заметила, что теперь верхом на часах вместо совы сидит крестный Дроссельмейер и желтые полы его редингота легли там, где только что свисали крылья ночной птицы. Увидев это, девочка застыла на месте от удивления, а потом принялась плакать и кричать:
— Крестный Дроссельмейер, что ты там наверху делаешь? Спускайся ко мне и не пугай меня так, гадкий крестный Дроссельмейер!
Едва она произнести эти слова, как вокруг нее раздалось пронзительное посвистывание и яростное хихиканье; и тотчас же за стенами послышался топот тысяч маленьких лапок, а в щелях перегородок замерцали тысячи огоньков; но, сказав "тысячи огоньков", я ошибся: это были тысячи сверкающих маленьких глазок! И Мари увидела, что со всех сторон в комнату готовятся пролезть полчища мышей. И в самом деле, несколько минут спустя сквозь щели в дверях и в полу в комнату проникли тысячи мышей, послышались звуки "топ-топ-топ, хоп-хоп-хоп", мыши начали бегать туда-сюда и вскоре выстроились в шеренги, точь-в-точь, как Фриц обычно расставлял своих солдат перед битвой. Мари это очень понравилось, и, не испытывая того врожденного ребяческого страха перед мышами, какой присущ другим детям, она готовилась позабавиться от всей души этим зрелищем, как вдруг послышался такой чудовищный, такой пронзительный и протяжный свист, что по спине у нее побежали мурашки. В тот же миг у ее ног поднялась половица и рядом с ней, из кучи песка, штукатурки и развороченной земли, подталкиваемый какой-то подземной силой, показался мышиный король с семью своими коронованными головами, и каждая из них, едва показавшись, начала отвратительно свистеть и разевать пасть, в то время как из-под пола продолжало выползать тело, из которого тянулись эти семь голов. И тотчас же вся армия мышей бросилась навстречу своему королю, хором приветствуя его троекратным писком; а затем сразу же, сохраняя строй, полчища мышей побежали по комнате, направляясь к стеклянному шкафу, к которому, окруженная со всех сторон, вынуждена была отступать Мари. Как мы уже говорили, Мари не была боязливым ребенком, но, когда она увидела себя в окружении этих несметных полчищ во главе с чудовищем о семи головах, ее охватил страх и сердце ее начало биться так сильно, что ей показалось, будто оно вот-вот выскочит из груди. Потом внезапно кровь в ее жилах словно застыла, у нее перехватило дыхание, и, наполовину потеряв сознание, она стала, пошатываясь, пятиться, пока — клик! клик! пррр! — стекло в дверце шкафа, в которое она ударилась локтем, не упало на пол, разлетевшись вдребезги. Мари тут же почувствовала жгучую боль в левой руке, но в то же время на сердце у нее стало легче, потому что она уже не слышала того страшного писка, что приводил ее в такой ужас; и правда, все вокруг нее успокоилось, мыши исчезли, и она подумала, что мыши, испугавшись звона разбитого стекла, попрятались в свои норки.
Но едва этот писк стих, в шкафу начался странный гул — тоненькие пронзительные голоса кричали изо всех своих слабых силенок: "К оружию! К оружию! К оружию!"
Одновременно в замке зазвенели колокольчики и со всех сторон послышался шепот: "Подъем! Подъем! В ружье! В ружье! Все будем начеку, ведь перед нами враг! На бой! На бой! На бой!"
Мари обернулась. Шкаф был чудесным образом освещен, и на его полках царил страшный переполох: все арлекины, пьеро, полишинели и картонные паяцы бегали туда-сюда, воодушевляя друг друга, в то время как куклы щипали корпию и готовили лекарства для раненых. В конце концов и сам Щелкунчик, отбросив прочь одеяла, одним прыжком соскочил с кровати и крикнул:
— Щелк! Щелк! Щелк! Безмозглый сброд мышиный! Бегом обратно в норы! Не то придется вам иметь со мною дело!
При этой угрозе кругом снова послышался свист, и Мари догадалась, что мыши вовсе не вернулись в свои норки: просто, испуганные звоном разбитого стекла, они попрятались под столы и кресла, а теперь стали выходить из своих укрытий.
Но Щелкунчик никоим образом не был испуган свистом, напротив, казалось, что его мужество лишь возросло.
— Ах, презренный король мышей! — вскричал он. — Значит, это ты! Наконец-то ты соглашаешься вступить в бой, который я предлагаю тебе уже так давно! Выходи же, и пусть эта ночь решит, кто кого! А вы, мои добрые друзья, мои товарищи, мои братья, если правда, что со времен лавки Захариаса нас связывают узы взаимной любви, поддержите меня в этой жестокой битве! Ну же! Вперед! Кто любит меня — за мной!
Никогда еще призыв к бою не оказывал подобного действия: два арлекина, один пьеро, два полишинеля и три картонных паяца воскликнули во весь голос:
— Да, повелитель, рассчитывайте на нас — мы верны вам навек! Мы победим под вашим началом или погибнем вместе с вами!
Услышав эти слова, доказывавшие ему, что его призыв нашел отклик в сердцах друзей, Щелкунчик настолько воспламенился, что выхватил саблю и, не считаясь с тем, что он находился на страшной высоте, бросился вниз со второй полки. Мари, видя этот отчаянный прыжок, испуганно вскрикнула, ибо Щелкунчик неизбежно должен был разбиться; однако мадемуазель Клер, находившаяся на полке внизу, соскочила с дивана и приняла Щелкунчика в свои объятия.
— Ах, милая, добрая Клер! — воскликнула Мари, в умилении складывая ладони. — Как я была несправедлива к тебе!
Но мадемуазель Клер, целиком поглощенная происходящим, в это время говорила Щелкунчику:
— Как, ваше высочество, ваши раны еще не зажили, а вы снова подвергаете себя опасностям? Удовольствуйтесь командованием и предоставьте сражаться другим. Ваша отвага всем известна и не нуждается ни в каких доказательствах!
И, произнеся эти слова, мадемуазель Клер попыталась удержать доблестного Щелкунчика, прижав его к своему атласному лифу; но наш герой стал так брыкаться и болтать ногами, что мадемуазель Клер вынуждена была отпустить его; выскользнув из ее объятий и с безукоризненным изяществом опустившись на ноги, он встал на одно колено и сказал:
— Принцесса, будьте уверены, что, хоть вы и были некогда несправедливы ко мне, я всегда буду помнить о вас, даже в разгаре битвы!
Мадемуазель Клер нагнулась так низко, как только могла, схватила его за руку и заставила подняться; затем, поспешно развязав на себе сверкающий блестками кушак, она хотела надеть его как шарф на шею юного героя, но тот отступил на два шага и, склонившись в знак признательности за столь великую милость, сорвал с себя белую ленточку, которой Мари перевязала ему рану, поднес ее к губам и, опоясавшись ею, легкий и проворный, как птица, спрыгнул с полки на пол, размахивая своей маленькой саблей. Тотчас же писк и свист возобновились, став еще более жуткими, чем прежде, — и мышиный король, словно отвечая на вызов Щелкунчика, вышел из-под большого стола, стоявшего посреди гостиной, во главе своего войска, левый и правый фланги которого между тем стали выдвигаться из-под кресел, где они до тех пор укрывались.