Полки свои к бою готовят тайком.
Пройдет еще несколько кратких минут —
И полночь часы со стенаньем пробьют,
Беду предвещая, сова прилетит,
Король вместе с войском своим убежит!
В часах шестеренки устало скрипят,
И маятник ходит вперед и назад,
А мыши, когда затихает весь дом,
Полки свои к бою готовят тайком.[8]
Мари смотрела на крестного Дроссельмейера все более и более растерянно, ибо он казался ей гораздо более уродливым, чем обычно. Она могла бы страшно испугаться крестного, если бы рядом не было матери и если бы Фриц, вбежавший в комнату, не прервал эту странную песенку громким смехом.
— А знаешь, крестный Дроссельмейер, до чего ты потешный сегодня! — сказал Фриц. — Ты кривляешься, как мой старый полишинель, которого я забросил за печку, и я уж не говорю о твоей песенке, в ней вообще нет никакого смысла!
Но президентша оставалась очень серьезной.
— Дорогой господин советник медицины, — обратилась она к крестному Дроссельмейеру, — вы сейчас весьма странно пошутили, и, как мне кажется, единственная ваша цель — сделать так, чтобы Мари стало еще хуже!
— Ба! — отвечал крестный Дроссельмейер. — Разве вы не помните, дорогая президентша, эту песенку часовщика, которую я обычно напеваю, когда чиню ваши часы?
С этими словами он сел рядом с кроваткой Мари и быстро сказал девочке:
— Не сердись, дорогое дитя, за то, что я не вырвал своими собственными руками у мышиного короля его четырнадцать глаз; но я ведь знаю, что делаю, и сегодня, чтобы помириться с тобой, хочу рассказать одну сказку.
— Какую сказку? — спросила Мари.
— Сказку об орехе Кракатук и принцессе Пирлипат. Знаешь такую?
— Нет, милый крестный, не знаю, — ответила девочка, которую это предложение тут же примирило с искусным механиком. — Ну, рассказывай же, рассказывай!
— Дорогой советник, — спросила президентша, — я надеюсь, что ваша сказка не будет такой мрачной, как ваша песенка?
— О нет, дорогая президентша! — заверил ее крестный Дроссельмейер. — Напротив, она очень занятная.
— Да рассказывай же! — закричали дети. — Рассказывай скорее!
И крестный Дроссельмейер начал так.
СКАЗКА ОБ ОРЕХЕ КРАКАТУК И ПРИНЦЕССЕ ПИРЛИПАТ
Как родилась принцесса Пирлипат и какую огромную радость принесло это событие ее достославным родителям.
Поблизости от Нюрнберга находилось некогда маленькое королевство, которое не было ни Пруссией, ни Польшей, ни Баварией, ни Пфальцем и управлял которым король.
Жена этого короля, которая, следственно, была королевой, в один прекрасный день произвела на свет дочь, которая, следственно, оказалась прирожденной принцессой и получила красивое и изысканное имя Пирлипат.
Короля тотчас же известили об этом счастливом событии. Он прибежал, запыхавшись, и, увидев хорошенькую маленькую девочку, лежавшую в колыбельке, почувствовал столь глубокое удовлетворение, оттого что стал отцом такого очаровательного ребенка, что совершенно перестал владеть собой и сначала громко закричал от радости, потом стал кружиться по комнате и в конце концов запрыгал на одной ножке, приговаривая:
— Ах, великий Боже! Ты, который каждый день видишь ангелов, видел ли ты когда-нибудь ребенка прекраснее моей Пирлипатхен?
И, поскольку вслед за королем посмотреть на девочку пришли его министры, генералы, старшие офицеры, президенты, советники и судьи, они все, видя, как король пляшет на одной ножке, принялись прыгать таким же образом и кричать:
— Нет, нет, никогда! Нет, государь, никогда! Нет никого на свете прекраснее вашей Пирлипатхен!
И по правде говоря, дорогие мои дети, хоть вас это и сильно удивит, в словах придворных не было никакой лести, потому что, в самом деле, со времен сотворения мира не рождалось на земле ребенка прекраснее принцессы Пирлипат. Ее маленькое личико было словно соткано из нежно-розового и лилейно-белого шелка. Ее глаза были сияющей лазурью, и не было ничего приятнее для взгляда, чем ее блестящие золотистые волосы, вьющиеся мелкими колечками и блестящими локонами падающие на беленькие, словно из алебастра, плечики. Добавьте к этому, что Пирлипат явилась на свет с двумя рядами чудных, прямо-таки жемчужных зубок, которыми она через два часа после своего рождения так сильно укусила палец главного хранителя королевской печати, который отличался слабым зрением и потому, желая рассмотреть ее поближе, наклонился чересчур низко к колыбельке, что, хотя и принадлежа к школе стоиков, он, как утверждает кое-кто, закричал:
— Ах! Черт побери!
Другие, из почтения к философии, уверяют, что он воскликнул всего лишь:
— Ай-ай-ай!
Впрочем, еще и сегодня спор по этому важному вопросу продолжается, голоса разделились, и ни одна партия не желает уступить. Единственное, в чем "чертпоберисты" и "ай-айисты" находят согласие друг с другом, единственное, что признается всеми бесспорным, — это то, что принцесса Пирлипат укусила главного хранителя королевской печати за палец. И с тех пор все в стране поняли: в очаровательном тельце Пирлипатхен столько же ума, сколько и красоты.
Стало быть, все были счастливы в этом благословенном Небесами королевстве. Одна лишь королева необычайно тревожилась и беспокоилась, и никто не знал причины этого. Но особенно поражало умы подданных то, как эта боязливая мать заставляла стеречь колыбельку своей дочери. И в самом деле, мало того, что у всех дверей дворца дежурили телохранители, мало того, что около принцессы постоянно находились на страже две няньки, — помимо них, вокруг колыбельки было посажено еще шесть других нянюшек, сменявшихся каждую ночь. Но что вызывало самое большое любопытство и чего никто не мог понять — почему каждой из них полагалось держать на своих коленях кота и почесывать его, чтобы он не переставал мурл ыкать.
Я убежден, дорогие мои дети, что вам, не менее чем обитателям этого маленького безымянного королевства, любопытно узнать, почему этим шести нянюшкам полагалось держать на коленях котов и постоянно почесывать их, чтобы они не переставали мурлыкать ни на секунду; но поскольку вы тщетно искали бы ответ на эту загадку, я сам все расскажу вам, чтобы вы избежали головной боли, неизбежно появившейся бы у вас вследствие подобных стараний.
Однажды, в ту пору, когда принцесса Пирлипат еще не родилась, с полдюжины самых славных монархов вознамерились нанести в одно и то же время визит будущему отцу нашей героини; их сопровождали кронпринцы, наследные великие герцоги и самые миловидные искатели престолов. Для короля, который их принимал и который был одним из самых блистательных монархов на свете, представился случай изрядно опустошить свою казну и устроить множество турниров, конных состязаний и представлений. Но это было еще не все. Узнав от главного управителя королевских кухонь, что придворный звездочет возвестил о наступлении времени забоя свиней и что, судя по взаимному расположению звезд, нынешний год окажется благоприятным для изготовления колбас, он велел устроить на своих скотных дворах грандиозную бойню хрюшек. Затем, сев в карету, он отправился лично приглашать одного за другим всех прибывавших в это время в его столицу королей и принцев прийти отведать вместе с ним супа — столь велико было его желание насладиться их удивлением при виде того роскошного пиршества, какое он рассчитывал им задать; вернувшись во дворец, он отправился в покои королевы и, приблизившись к ней, сказал ласковым тоном, каким обычно мог добиться от нее чего угодно:
— Ну что, милочка моя, ты ведь не забыла, до чего я люблю кровяную колбасу? Правда, не забыла?
Королева с первого же слова поняла, к чему клонит речь король. И в самом деле, этими лукавыми словами его величество хотел сказать всего-навсего, что ей следует предаться, как это было уже много раз, чрезвычайно полезному занятию — изготовлению своими королевскими ручками как можно большего количества сосисок, а также ливерных и кровяных колбас. Она лишь улыбнулась, услышав это высказывание своего супруга, ибо, хотя и высоко неся свое звание королевы, она была куда менее чувствительна к похвалам достоинству, с каким ей удавалось держать скипетр и носить корону, чем к похвалам ее умению делать пудинг и выпекать ромовые бабы. Она удовольствовалась тем, что сделала изящный реверане мужу, сказав, что готова служить ему, приготовляя кровяные колбасы, как, впрочем, и во всем другом.