Выбрать главу

— Хи-хи-хи! Отдай мне все свое драже и марципаны, девчонка, иначе я загрызу твоего друга Щелкунчика!

Произнеся эту угрозу, мышиный король выбежал из комнаты через то же самое отверстие, которое он проделал, чтобы войти в нее.

Мари так испугало внезапное и страшное появление мышиного короля, что утром следующего дня она проснулась вся бледная и с тяжестью на сердце, объяснявшейся еще и тем, что она, из страха быть осмеянной, не решалась никому рассказать о том, что произошло ночью. Двадцать раз слова уже были готовы сорваться у нее с языка, и она собиралась поделиться этой историей с матерью или с Фрицем, но сдерживалась, по-прежнему пребывая в убеждении, что они все равно не захотят ей поверить; во всем этом ей было ясно лишь одно: чтобы спасти Щелкунчика, она должна будет пожертвовать своими драже и марципанами; и в тот же вечер она положила все сласти, какие у нее были, на выступ шкафа.

На следующее утро президентша сказала:

— По правде сказать, не знаю, с чего у нас вдруг началось нашествие мышей! Посмотри, моя бедная Мари, — продолжала она, приведя девочку в гостиную, — эти мерзкие создания сгрызли все твои сласти!

Президентша ошиблась: ей следовало сказать не "сгрызли", а "попортили", потому что этому чревоугоднику мышиному королю марципаны не пришлись по вкусу, но он так обкусал их, что пришлось все выбросить.

Впрочем, поскольку эти сласти не были у Мари самыми любимыми, она не слишком печалилась о той жертве, что потребовал у нее мышиный король. И, полагая, что он удовлетворится этой первой данью, которой он ее обложил, девочка чрезвычайно радовалась мысли, что такой небольшой ценой ей удалось спасти Щелкунчика.

К несчастью, ее радость длилась недолго: в следующую же ночь Мари снова проснулась, услышав свист и писк у самого своего уха.

Увы! Это опять был мышиный король; глаза его на этот раз сверкали еще страшнее, чем в предыдущую ночь, и тем же отвратительным голосом, перемешанным со свистом и писком, он произнес:

— Ты должна отдать мне всех своих леденцовых и бисквитных куколок, девчонка, иначе я загрызу твоего друга Щелкунчика!

С этими словами мышиный король удалился, подпрыгивая, и скрылся в своей дыре.

На следующий день страшно опечаленная Мари отправилась прямо к стеклянному шкафу и, встав рядом с ним, принялась с грустью рассматривать своих леденцовых и бисквитных куколок; и, разумеется, ее горе было вполне естественным, потому что никто никогда не видел более вкусных фигурок, чем те, какие были у маленькой Мари.

— Увы! — сказала она, обращаясь к Щелкунчику. — Дорогой господин Дроссельмейер, чего я только не сделаю, чтобы спасти вас! И все же признайте, то, что сейчас от меня требуется, очень тяжело.

Однако при этих словах у Щелкунчика сделался такой жалобный вид, что Мари, которой по-прежнему мерещились ужасные пасти мышиного короля, разверстые для того, чтобы загрызть несчастного человечка, решила принести и эту жертву, чтобы спасти молодого Дроссельмейера. И в тот же вечер она положила своих леденцовых и бисквитных куколок на выступ шкафа, куда накануне положила драже и марципаны. Однако на прощание Мари перецеловала их всех по очереди: своих пастухов, пастушек, их барашков, а пухлощекого младенца, кого она особенно любила, спрятала позади других фигурок.

— Ну, это уже чересчур! — воскликнула на следующее утро президентша. — Определенно, эти гадкие мыши устроили себе жилище прямо в стеклянном шкафу, ведь они сгрызли всех куколок бедной Мари!

При этом известии крупные слезы покатились из глаз Мари; но почти сразу же слезы ее высохли, уступив место нежной улыбке, потому что она сказала себе:

"Какое значение имеют пастухи, пастушки и барашки, если Щелкунчик спасен!"

— Но, — вмешался Фриц, который присутствовал при этой сцене, храня задумчивый вид, — напоминаю тебе, мамочка, что у булочника есть отличный серый секретарь посольства: за ним можно послать, и он быстро положит конец всему этому безобразию, съев всех мышей, одну за другой, а после простых мышей — саму госпожу Мышильду и мышиного короля вслед за его достопочтенной матушкой.

— Да, — ответила президентша, — но твой секретарь посольства, прыгая по столам и каминам, перебьет все мои чашки и бокалы.

— Как бы не так! — возразил Фриц. — Тут нет никакой опасности: секретарь посольства, живущий у булочника, слишком ловкий малый, чтобы совершать подобные оплошности! Хотел бы я ходить по краю водостоков и гребню крыши так же ловко и уверенно, как он!

— Нет, никаких кошек в доме! Никаких кошек! — закричала президентша, не выносившая этих животных.

— Тем не менее, — сказал президент, привлеченный шумом в гостиную, — в том, что говорит господин Фриц, есть нечто разумное. Просто вместо кошки надо использовать мышеловки.

— Черт побери! — воскликнул Фриц. — Это подойдет еще лучше, ведь их изобрел сам крестный Дроссельмейер!

Все засмеялись и, поскольку, после того как был обыскан весь дом, обнаружилось, что в нем нет ни одного орудия такого рода, послали к крестному Дроссельмейеру за одной из его отличных мышеловок, прикрепили к ней кусочек сала и поставили ее в том самом месте, где мыши произвели накануне такое опустошение.

Мари легла спать с надеждой, что уже утром она увидит мышиного короля в ловушке, куда его непременно должно было завести обжорство. Но около одиннадцати часов вечера, едва погрузившись в сон, она внезапно пробудилась, ощутив, как что-то холодное и мохнатое прыгает по ее рукам и лицу; в ту же минуту уже знакомые ей писк и свист донеслись до ее слуха. Рядом с ней, прямо на ее подушке, находился ужасный мышиный король; его глаза пылали кровавым огнем, его семь пастей были разверсты, словно он уже приготовился растерзать бедную Мари.

— С презрением смотрю на это! С презрением смотрю на это! — сказал мышиный король. — Я в этот не пойду домишко, и сало твое меня не соблазнит! Меня не обмануть: с презрением смотрю на это! Но ты, девчонка, должна отдать мне свои книжки с картинками и свое шелковое платьице, а не то — берегись! — я загрызу твоего друга Щелкунчика!

Понятно, что после такого требования Мари проснулась на следующее утро со слезами на глазах и глубокой печалью в душе. И мать не сообщила ей ничего нового, когда сказала, что мышеловка не сработала и мышиный король распознал ловушку. И когда президентша вышла из комнаты, чтобы посмотреть за приготовлениями к завтраку, Мари отправилась в гостиную и, рыдая, подошла к стеклянному шкафу.

— Ах, мой добрый, мой милый господин Дроссельмейер, — промолвила она, — чем же все это кончится? Когда я отдам мышиному королю мои чудесные книжки с картинками, которые он разорвет, и подаренное мне к Рождеству младенцем Иисусом красивое шелковое платьице, которое он превратит в лохмотья, он все равно не успокоится и будет каждый день требовать у меня еще и еще что-нибудь; а когда мне уже нечего будет ему отдавать, он, может быть, растерзает меня вместо вас! Ах, что следует сделать такой несчастной девочке, как я, мой дорогой, мой милый господин Дроссельмейер? Что мне делать? Что мне делать?

И вдруг, не переставая плакать и жаловаться, Мари заметила на шее Щелкунчика кровавое пятно. С тех пор как Мари узнала, что ее подопечный — сын торговца игрушками и племянник советника медицины, она перестала брать его на руки, ласкать и целовать; она начала так сильно стесняться его, что не осмеливалась дотронуться до него даже кончиком пальца. Но сейчас, увидев, что он ранен, и боясь, что рана может оказаться опасной, Мари осторожно вынула Щелкунчика из шкафа и принялась носовым платком оттирать кровавое пятно у него на шее. Но каково же было ее удивление, когда она внезапно почувствовала, что деревянный человечек начал шевелиться в ее руках! Она живо поставила его обратно на полку; и тогда Щелкунчик подвигал губами в разные стороны, отчего его рот стал казаться еще шире, а потом, в конце концов, с большим усилием произнес такие слова: